– А враги у него были?

– Сколько хотите. Думаете, всем было приятно, когда онназывал вещи своими именами? Воров называл ворами, говорил о преступнойприватизации, об олигархах, которые воспользовались несовершенством законов. Онвообще считал, что нужно пересмотреть итоги приватизации, когда за бесценокпродавались самые крупные предприятия. Его за это многие не любили. Одномунефтяному магнату Глушков прямо так и сказал на одном из приемов: «Тебя нанефть посадили, вот ты и считаешь себя самым умным. Только потому, что вовремяуспел подсуетиться. Тебе еще компанию сохранить нужно и доказывать, что тыдействительно умный человек». Представляете?

– Он был богатый человек?

Туманян нахмурился, почесал лысину.

– Не бедный, конечно, – рассудительно сказал БорисАрсенович. – Столько лет академиком был, на должностях разных. В началедевяностых, когда из правительства первый раз ушел, он создал компанию, котораясоветы давала иностранцам, как свой бизнес в России вести. Тогда ему за этиконсультации хорошо платили. Только он и тогда ничем не злоупотреблял. Интересыстраны всегда ставил выше личных. Никогда не работал с клиентами, которыеготовы были заплатить любые деньги, чтобы обойти наши законы. Таких он сразувыставлял за дверь.

Потапов взглянул на Дронго, как бы говоря, что они напраснотеряют время.

– Его секретарша на работе? – задал Дронго последний вопрос.

– Нет, она поехала к его вдове. Зоя Павловна работала сГлушковым все последние пятнадцать лет. Она была его правой рукой. Вчера мыдаже вызывали «Скорую помощь»: ей стало плохо, когда она узнала о неожиданнойсмерти Федора Григорьевича… Вообще-то у нас разные слухи ходят со вчерашнегодня. Некоторые даже глупости разные говорят, но я все это решительно пресекаю.Не таким человеком был Глушков, чтобы в грязи испачкаться. Кремень был, мужикнастоящий. Теперь таких мало.

Потапов еще раз посмотрел на Дронго.

– Спасибо, – сказал тот, поднимаясь со стула, – вы нам оченьпомогли. Когда похороны?

– В понедельник, в четыре часа. А с двенадцати будетпрощание. Говорят, сам президент обещал приехать. Ну и наши академики, конечно,все придут. Савицкого для того и вызвали, чтобы все нормально подготовить. Я незнаю, что с нами будет. Институт держался исключительно на авторитете ФедораГригорьевича, – в голосе Туманяна впервые прозвучала растерянность.

– До свидания, – протянул ему руку Дронго.

Когда они вышли из кабинета, Потапов недовольно заметил:

– Я вам говорил, что не стоило приезжать. Теперь можно ехатьна дачу, уже третий час.

– Нет, – возразил Дронго, – мы поедем к Веронике Андреевне.

– Сейчас там столпотворение! – рассердился Потапов. – Выхоть понимаете, что говорите?

– Поехали, – не стал ничего объяснять Дронго. – У меняпоявились первые догадки, как был убит Глушков.

У подъезда дома на Кутузовском проспекте, где жил академикГлушков, толпились люди. Утром сообщение о его смерти повторили, и к домуначали подтягиваться его бывшие коллеги. Приехал министр финансов, чтобывыразить свои соболезнования вдове Федора Григорьевича. В доме ощутимочувствовалось два центра, делившие всех приехавших на две части. Большая частьбывших учеников Глушкова, родственников и знакомых подходила выразить своесоболезнование Алле, старшей дочери, прилетевшей на похороны отца из Швеции. Этовызывало явное неудовольствие Вероники Андреевны. Меньшая часть приехавшихтрадиционно подходила к ней, как вдове покойного. Лишь очень немногие тактичновыражали соболезнование обеим женщинам.

Алла, крупная женщина с резкими, грубыми чертами лица, былапохожа и на отца, и на мать. Но если тяжелый подбородок и крупный нос былидостоинствами лица Федора Григорьевича, то у Аллы они обернулись недостатком.

Алла, одетая во все черное, принимала соболезнования вкабинете отца, нисколько не сомневаясь, что является такой же хозяйкой траурнойцеремонии, какой была и ее мачеха. Олег суетился где-то внизу, отвечая навопросы прибывающих. Он старательно уклонялся от темы внезапной смерти отца, нослухи уже распространились по городу, и многие, выражая соболезнования,испытующе вглядывались в лицо Олега Федоровича, пытаясь разгадать тайну смертиего отца.

Вероника Андреевна большую часть времени находилась вгостиной, лишь изредка уходя в спальню. Она замечала, как ведет себя падчерица,и от этого ее мрачное настроение усугублялось. Отвечая на соболезнованияприехавших, она все время думала об Алле. Конечно, нужно будет передать детямкое-что из личных вещей мужа. Возможно, его книги, если они, конечно, захотятих взять. Естественно, не самые ценные, но кое-что из книг она могла бы имотдать. Костюмы мужа, семейные фотографии, его папки с научными разработками –все эти реликвии мог забрать сын покойного. Если Алле нужна будет какая-нибудьбезделушка, она охотно уступит ей любую понравившуюся вещь. Но квартира, мебель,картины, среди которых были неплохие работы современных художников, всеценности, оставшиеся после смерти Федора Григорьевича, и его деньги должныперейти только ей.

Она помнила, как муж передал Алле почти все драгоценностисвоей первой жены. Веронике Андреевне он объяснил причины своего поступканежеланием видеть на ком-нибудь, кроме дочери, эти кольца и серьги. Конечно,Вероника Андреевна, только вошедшая в этот дом, не посмела возражать. Она тогдаеще не чувствовала себя здесь достаточно уверенно, поэтому молча проглотилаобиду, хотя считала разумным, если бы все это досталось ей. Но ФедорГригорьевич решил иначе. Вероника Андреевна не решилась возражать. Онапо-своему любила покойного мужа и хорошо к нему относилась, но ей все времяказалось, что детям он уделяет больше внимания, чем ей. Несмотря на все еепопытки несколько сменить акценты и обратить внимание Глушкова на еесобственную дочь, он не очень менялся. Хотя ее дочери он тоже помогал. И когдаона уезжала в Америку, и позже, когда осела там.

Вероника Андреевна нервно подумала, что многие сослуживцымужа ее не любят, считают наглой выскочкой, сумевшей ухватить одинокого вдовца.Конечно, ей было приятно, что он был богат и известен. Это сыграло самую важнуюроль в их отношениях. Подругам она говорила, что выбрала Федора Григорьевича неиз-за его известности и богатства, а из-за ума и характера, которые она сразуоценила. В этих словах была лишь доля правды. Он действительно обладал и умом,и характером, но, если бы они не преломлялись в известность и большие деньги,он не был бы ей столь интересен, как не были интересны ей некоторые егоакадемические друзья, добившиеся больших успехов в своих областях, но с трудомсводившие концы с концами. Особенно она не любила двух филологов, частоприходивших к Глушкову. Литература и филология оказались неприбыльным ибесперспективным занятием в новой России, и, естественно, это сказывалось надоходах, а отсюда – на внешнем виде друзей Глушкова. Вероника Андреевна смолчаливым возмущением наблюдала, как ее муж принимает этих оборванцев. Онпостоянно возил их обедать в известные рестораны и за все платил сам, чтовызывало растущее раздражение супруги. «Больше они здесь никогда не появятся, –с какой-то тайной радостью подумала она. – И некому будет их кормить. Пустьтеперь ищут себе других спонсоров».