— Полежи пока, философ. Разобраться надо, а то наломаешь дров.

Чуха, не переставая креститься, подполз к женщине и стал тыкаться губами в ее руку, пытаясь поцеловать сухую, морщинистую кисть.

— Матерь Божья, не наказывай нас. Прости нас, грешных. Готов нести любое наказание, только верни меня. Клянусь жить праведно, в монастырь пойду, если надо. Только спаси!

Женщина свободной рукой стала отталкивать Чуху, но он был неумолим. С другой стороны к женщине подполз Череп. Попыток прикоснуться к ней он не делал, зато усердно бил поклоны.

Борман встал с притихшего Спирта и подошел к ошеломленной крестьянке.

— Вы нас узнаете?

Женщина испуганно молчала.

Чуха, прижавшись к ее смуглой руке щекой, скулил:

— Матерь Божья, прости. Церкви служить буду, только верни.

Вторя ему, разрыдался Череп:

— Мама, прости. Я не буду больше.

— Да что с вами, сыночки? — запричитала наконец крестьянка. — Вы же комсомольцы. Пустите меня. Что вы делаете?! Я только молочком угостить хотела.

— Вы в каком году родились? — спросил ее Борман.

— В тысяча восемьсот семьдесят шестом… А что? Ну успокойтесь, родимые.

Борман решительно схватил Чуху за воротник гимнастерки и оттащил в сторону.

— Идиоты, это же не она… Та чуть ниже была. И немного старше. Что, рехнулись совсем? Ну сами посудите, если ей сейчас шестьдесят шесть, то в наше время все сто тридцать должно быть. Ну, встали с колен, убогие!

Женщина, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого.

— Сыночки, милые, что с вами? Что я вам сделала?

Череп, попытавшись подсчитать в уме возраст женщины, наморщил лоб, затем устало встал с колен. Чуха протер губы тыльной стороной ладони, отряхнул галифе и укоризненно посмотрел на крестьянку. Женщина, стараясь улыбнуться, протянула кувшин с молоком.

— Намучились, сынки? Молочка попейте. Силушки прибавится…

Череп зло заметил:

— Пили уже. Знаем. И какие мы тебе сынки? Тоже мне мамаша нашлась!

— Ишь, на «сына» обиделся, — вздохнула женщина. — Да все вы дети земли нашей.

Она ссутулилась и понуро зашагала обратно. Прежде чем исчезнуть в соснах, крестьянка остановилась, словно что-то вспомнив, посмотрела еще раз на солдат, укоризненно качая головой, и освятила их православным крестом.

* * *

Держа на плечах лопаты, следопыты некоторое время постояли у холмика. Говорить прощальных слов никому не хотелось. Так молча и пошли от могилы. Один раз только Чуха обернулся и как бы про себя заметил:

— Им тут спокойно будет.

— Если какие-нибудь уроды, типа нас, не раскопают, — добавил Череп.

Через некоторое время они выбрались на грунтовую дорогу, по которой в обратную сторону от передовой двигались четыре противотанковых орудия на гужевой тяге. Непонятно было, как эти худющие лошадки умудрялись тащить за собой многотонное железо. О тяжелой судьбе скотины явно не задумывался упитанный солдат-артиллерист, сидевший, свесив ноги, на лафете последнего орудия.

— Тут и так оборона хилая, куда они пушки увозят? — заметил Череп.

— Тебе не все равно? — бросил Спирт.

— Эй, браток, куда вас? — спросил Череп у артиллериста.

— К соседям перебрасывают. Их здорово потрепало.

— Потрепало их! Блин, а если здесь танки попрут? Как мы тут воевать будем, они не подумали? Одними винтовками много не навоюешь.

Борман хлопнул по плечу Черепа.

— Пошли, Кутузов. Стратегия не наше дело.

* * *

Обедали возле тыловых траншей, прислонившись спинами к стволам чудом сохранившихся деревьев. В котелке Черепа ложка заскребла о дно. Он вскочил и направился к кухне.

— Пойду добавки попрошу.

— Кому война — а кому мать родна, — глядя в спину уходящему Черепу, заметил Спирт.

— Только бы на халяву пожрать. Это точно. У меня за троих ел, здесь за четверых жрет, — добавил Борман.

— Не понимаю, как он может? У меня тут вообще аппетита никакого, — с набитым ртом заметил Чуха.

Отойдя от своих подальше, Череп остановился у одинокой сосны. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого рядом нет, он достал из кармана письмо Демина. Аккуратно развернув листок, начал читать вслух: «Дорогая мамочка, у меня все хорошо, не беспокойся за меня. Жив, здоров. Кормят здесь замечательно. Жаль, что не могу направить вам часть пайка. Ребята во взводе отличные. Меня как командира ценят и уважают. А вчера четверо ленинградцев прибыли, один из них с Посадской — так что вокруг все свои. Главное, береги себя, мамочка, со мной все будет хорошо. На нашем участке фронта тихо…»

Резкий хлопок по плечу оборвал чтение. Череп медленно обернулся. За его спиной стоял улыбающийся Спирт.

— Испугался, хе-хе. Не дрейфь — солдат ребенка не обидит. Че это у тебя?

Череп некоторое время медлил с ответом и затем осторожно сказал:

— Письмо вот лейтенант просил передать.

— «Письмо мертвого человека», — рассмеялся Спирт. — Забавно. Дай глянуть.

Не дожидаясь разрешения, Спирт ухватился двумя пальцами за край письма.

— Отвали, — угрожающе прошептал Череп.

— Ты че, он же умер, ему все равно.

Свободной рукой Череп схватил Спирта за гимнастерку.

— Мне не все равно, понял?

Спирт попытался вырваться, нечаянно потянул письмо на себя. Лист порвался на две части. Некоторое время оба молча смотрели на обрывки бумаги. Затем Череп с воем набросился на побледневшего Спирта, в одно мгновение повалил его на землю, подмяв под себя, и с размаху стал бить кулаком, чередуя удары то по липу, то по телу.

— Сука. Убью, выродок.

Пытаясь вырваться от обезумевшего Черепа, Спирт закричал что есть мочи разбитыми в кровь губами:

— Отпусти, скинхед хренов…

Череп очнулся. Спирт, дрожа всем телом, выполз из-под него.

— Ну че, стал истинным арийцем? Так что там твой Заратустра говорил по этому поводу?! Адольф нормальный мужик? Че, вспомнил свои слова? А теперь можешь сам на себя полюбоваться. Только, парень, твои с другой стороны линии фронта.

Череп встал, подобрал обе половинки письма и, аккуратно сложив, положил их в карман.

— Все равно ты сволочь и гад. Но в одном ты, Спиртяга, прав, и я такой же.

И, не оборачиваясь, зашагал в сторону полевой кухни.

* * *

Вечер этого дня выдался тихим и теплым. В окопе Череп третий раз за день начищал свою винтовку. Чуха грустными глазами наблюдал, как суетятся муравьи, спешащие на ночлег в свой муравейник. Борман прикреплял к пилотке пятиконечную звезду. Идиллию нарушил Спирт, весело спрыгнувший в окоп.