— Не уходи, тетя! У меня спина болит.

Лесли вмиг подскочила к ребенку:

— Где именно болит, милый? Покажи!

— Мне кажется, что все болит. И особенно когда я дышу. — Бобби расширил глаза. — Тетя, я что, заболел?

— Ты простудился, не беспокойся, ложись. Я пойду раздобуду для тебя таблеток.

Лесли ушла в другую комнату и позвонила дежурной:

— У моего племянника поднялась температура. Нельзя ли сделать ему укол?

— Я немедленно позвоню в амбулаторию.

Лесли положила трубку и вернулась в спальню.

Время текло медленно, а дышать Бобби становилось все труднее. Щеки его пылали, и сам он совсем ослаб. Лесли гладила стонущего от боли ребенка и беспокойно думала, не пойти ли ей в амбулаторию самой.

Внезапно в дверь постучали, и, обернувшись, Лесли увидела на пороге Редвуда.

— Мне сказали, ваш племянник болен, и я подумал, будет лучше, если я осмотрю его лично.

— Не стоило беспокоиться, я вполне управилась бы сама.

— В этом я не сомневаюсь. И все же, раз он находится в моей клинике, я считаю, что несу за него ответственность.

Он склонился над постелью ребенка.

Когда сильные руки коснулись Бобби, он зашевелился и хрипло крикнул:

— Уходи! Я хочу к маме! Грузовик! Папа, на нас едет грузовик! Грузовик… — Голос его оборвался, и он упал на подушки.

Редвуд вопросительно посмотрел на Лесли, и та взволнованно объяснила:

— Несколько месяцев назад он попал в аварию. Его мать — моя сестра — погибла, и он в этот момент находился в машине.

— Он был ранен?

— Да. Перелом лодыжки и ребер. С тех пор у него и появился этот кашель.

Редвуд больше ничего не сказал и отошел в сторону.

— Вам нужно дать ему жаропонижающее, оно собьет температуру. Не думаю, что это серьезно — скорее всего, просто продрог и переутомился. Сколько ему лет?

— Девять.

— Немного худоват для своего возраста.

— Он еще не оправился после несчастья. Видите ли, он очень сильно переживает из-за смерти матери, только никогда об этом не вспоминает. Прямо даже и не знаю, как лучше поступить — поговорить с ним или, наоборот, не тревожить. Лесли смахнула навернувшиеся слезы. — Если вы, доктор Редвуд, скажете мне, где находится амбулатория, я сама схожу за лекарством.

— Об этом не беспокойтесь, вам его принесут. Не волнуйтесь, доктор, с ребенком все будет в порядке, только я считаю, что утром нужно сделать ему рентген. — Он направился к двери и на пороге обернулся. — Вы, определенно, не можете ехать завтра.

И, сухо попрощавшись, ушел, а через некоторое время медсестра принесла необходимые лекарства.

Когда Лесли проснулась, в глазах зарябило от слепящего за окном снега. Вскочив с постели, она первым делом бросилась к Бобби и, потрогав лоб мальчика, с облегчением вздохнула — жар спал.

Приняв душ, она оделась и причесалась, завязав непослушные волосы в тугой пучок.

Ровно в восемь вошла горничная с подносом, с которого Лесли взяла поджаренные булочки, масло и горшочки со смородиновым джемом. Она допивала вторую чашку кофе, когда проснулся Бобби.

— Доброе утро, милый! Ну как, тебе уже лучше?

— Намного лучше, тетя, — прохрипел Бобби и улыбнулся. — У меня такой смешной голос — как будто лягушка квакает.

— Скорее лягушонок. А что ты хочешь покушать?

— Я хочу пить.

Лесли налила мальчику воды, и тот, выпив весь стакан залпом, бессильно откинулся на подушки.

— Ну а теперь что бы ты хотел скушать?

— Ничего не хочу. Я не голоден.

— Но ты должен что-то поесть.

С большим трудом ей удалось уговорить мальчика выпить молока и съесть булочку с маслом. Когда он расправился с завтраком, позвонил Филип Редвуд:

— Я сейчас пришлю кого-нибудь за вашим племянником, и его отведут на рентген. А вас попрошу зайти ко мне в кабинет в полдень.

Лесли едва успела повесить трубку, как в комнату вошел санитар и, завернув Бобби в одеяло и уложив на коляску, увез.

В двенадцать часов Лесли вошла в кабинет Филипа Редвуда. Тот долго не отрывал глаз от бумаг, потом наконец положил ручку и поднял голову. Сейчас, при дневном свете, Лесли заметила в его волосах больше седины, чем ей показалось вчера, и морщинки вокруг глаз оказались глубже.

— Присаживайтесь, — предложил он. — Я хочу поговорить с вами.

Когда Лесли села, он подошел к окну и встал к ней спиной, загородив свет.

— Я должен извиниться перед вами за вчерашнее. Мое единственное оправдание — это усталость. — И, не давая ей вставить ни слова, он продолжал: — Теперь, доктор Форрест, когда этот вопрос улажен, давайте обратимся к фактам. Ваш племянник сейчас не в состоянии перенести путешествие.

— Что-то серьезное? — всполошилась Лесли.

— Нет, никаких врожденных патологий у него не наблюдается, как вам наверняка уже объяснил доктор Рэй. У него просто слабая конституция, и со временем он поправится. Вы не пробовали устроить его в здешнюю клинику?

— Пробовала. Только список желающих очень длинный, а положить его в клинику частным порядком мне не по средствам.

— А вы не думали над тем, чтобы, допустим, устроить его в какую-нибудь швейцарскую семью?

— У меня нет знакомых в Швейцарии, — спокойно объяснила Лесли. — К тому же после смерти моей сестры я несу полную ответственность за будущее Бобби и не рискну отдавать его чужим людям.

Редвуд смерил ее внимательным взглядом, и после небольшой заминки она продолжала:

— Прошу вас простить меня за те неудобства, которые я вам доставляю, но, быть может, для меня найдется какая-нибудь работа на те несколько дней, пока Бобби не станет лучше?..

— Это займет гораздо больше времени, чем вы думаете, — раздраженно заметил он. — Еще вчера вечером я мог спокойно и без зазрения совести расстаться с вами и вашим племянником. Но сейчас, когда я увидел мальчика, мне не так легко это сделать. Ребенок должен остаться здесь на несколько месяцев, пока окончательно не выздоровеет.

Лесли с трудом сдержала удивление, увидев, как его губы тронуло некое подобие улыбки.

— Вы удивлены, что у людоеда оказалось нежное сердце? Так вот я вам скажу: я — не людоед и сердце у меня вовсе не доброе! Я просто не хочу, чтобы мальчик возвращался в Англию, пока окончательно не поправится. Но как только это произойдет, вы можете ехать. Вы меня поняли?

— Очень хорошо поняла. Вы очень добры, доктор Редвуд. Вы не представляете, как я вам признательна!