— Не знаю, но Аверин вовсе не разбился, его убили.

— Ну и что? — вдруг зашипела Женька, наклоняясь комне. — Может, и убили. Он бизнесмен, врагов у них немало, а мы, еслипойдем в ментовку, только наживем неприятности.

— Что ж тогда делать?

— Ничего. Конечно, свинство с его стороны умереть, таки не успев выполнить свое обещание, но другого спонсора можно найти, а вотздоровье — вряд ли.

— Что-то ты не то говоришь, я не здоровье имею в виду,а милицию. Аверин убит, а не погиб, как считают в его конторе, милиции об этомнеизвестно, и убийцу искать не будут…

— А нам что с того? — нахмурилась Женька. —Говорю, здоровье дороже. Бизнесменов сейчас стреляют пачками, нас не трогают, ислава богу.

— Послушай, можешь считать меня какой угодно дурой, ноя хочу знать, то есть… я не могу не думать об этом деле. Труп с ножом в спине,авария… Черт возьми, да я свихнусь, изо дня в день размышляя об этом.

— Ясно, — вздохнула Женька. — Мне этознакомо. Бывает, услышишь какую-то фамилию и думаешь, думаешь, пока невспомнишь, откуда ее знаешь. Вот что, менты никуда не денутся, а мы с тобойпроведем журналистское расследование. Если Аверин разбился, значит, труп тебепривиделся, и ты идешь к психиатру, а если нет… будем думать.

Предложение мне не очень понравилось, но своего У меня небыло, и пришлось согласиться. Мы расплатились" покинули кафе и зашагали кофису Аверина. Женька нацепила на майку карточку спецкора «Комсомольскойправды» и меня снабдила такой же. Подружка в самом деле сотрудничала с«Комсомольской правдой», конечно, не с той, что в Москве. В нашем городе«толстушка» выходит с приложением в четыре листа с новостями губернии. Так чтомы с чистой совестью вошли в офис, поздоровались и объяснили, что нам надо.

Прессу смерть Аверина, как видно, не взволновала, впрочем,так же, как милицию. Оттуда позвонили в офис, сообщили о трагедии, на этом всеи кончилось. Сотрудники пребывали в растерянности, слонялись из кабинета вкабинет, выглядели пришибленными и явно не знали, что теперь делать. В общем,наше появление пришлось весьма кстати.

Мы отправились к секретарше. Девушка сидела в комнате рядомс кабинетом Аверина и горько плакала. Нам вроде бы обрадовалась. Женькаустроилась за столом, сварила кофе, напоила меня и девушку, которую звалиНаташей, и принялась задавать вопросы, причем не как репортер, а как сыщик.Оттого, наверное, первый вопрос прозвучал на редкость оригинально:

— Когда вы видели своего шефа в последний раз?

— Во вторник, — не задумываясь, ответилаНаташа. — В среду он уже уехал, а вернуться должен был сегодня.

— А в среду он что, не заезжал в офис?

— Нет. Он уехал прямо из дома.

— А о своей поездке сообщил вам накануне?

— Да… то есть нет. — Девушка на секунду смешалась,а потом со вздохом произнесла: — Честно говоря, я не помню, говорил ли он вовторник что-нибудь о поездке в Москву… но он часто туда ездил.

— И всегда на несколько дней?

— Нет. Обычно в тот же вечер возвращался, но иногда ина несколько дней.

— Но ведь ему, наверное, понадобились бы для поездакакие-то бумаги, он должен был предупредить вас…

— Какие бумаги, — пожала плечами Наташа, —все бумаги в бухгалтерии… а я так… что-нибудь напечатать, отнести, кофесварить. Если честно, он мог целый день ни разу не позвать меня. Общались потелефону. Я тут как на коммутаторе: звонит кто, я спрашиваю и соединяю илигорю, что Ярослав Сергеевич занят. Вот и все.

— Понятно, — кивнула Женька. — А кому в такомслучае Ярослав Сергеевич сказал, что поедет в Москву?

— Он Пашу предупредил, то есть Павла Васильевича, онздесь, в соседнем кабинете. А Павел Васильевич пришел утром и сказал: «Аверинане будет, в Москву уехал»

— А он всегда предупреждал этого Пашу?

— Ну… — Девушка явно была в недоумении. — Обычновсе знали, он же не скрывал свои поездки в Москву ездил часто…

— А как все об этом узнавали? — не унималасьЖенька. Девушка нахмурилась:

— Он просто говорил, и все…

— А во вторник вы ничего подобного не помните? Онапожала плечами. Женька вздохнула, прикидывая что еще спросить, и началавкрадчиво:

— А во вторник в котором часу он ушел с работы?

— В шесть. Нет, в пять минут седьмого. Я еще здесьбыла, он заглянул, сказал: «До свидания, Наташенька» — и ушел.

— А вы?

— Я тоже ушла. Сразу же. Шефа нет, а мне чего сидеть?

— А вернуться он не собирался?

— Зачем?

— Вот уж не знаю, — не выдержала Женька. —Могли у него возникнуть срочные дела в офисе? Наташа пожала плечами:

— Понятия не имею. Я же ушла следом за ним.

— А вот если бы, к примеру, он решил вернуться поздновечером, когда все сотрудники уже разошлись, он смог бы попасть в офис?

— Конечно. У него же есть ключи.

— А кто включает в офисе сигнализацию?

— Не знаю, наверное, кто уходит последним, избухгалтерии кто-нибудь. — Вопрос о сигнализации Наташу насторожил, онаподозрительно посмотрела на Женьку, потом на меня. Я ответила самым честнымсвоим взглядом и любимой улыбкой: застенчивой и даже немного робкой. Наташеулыбка понравилась, и девушка успокоилась.

Женька посидела, подумала, но больше не смогла придуматьникаких вопросов, потому сказала:

— А с Павлом Васильевичем мы можем поговорить?

— Наверное, если он не занят. Идемте, я вас провожу.Павел Васильевич оказался симпатичным парнем лет двадцати пяти; в джинсах ифутболке он выглядел чрезвычайно демократично, хоть и сидел в собственномкабинете.

— Павел Васильевич, вот из газеты хотят с вамипоговорить, — скороговоркой пробормотала Наташа.

— Прошу, — кивнул он на стулья и посмотрел слюбопытством.

Мы ему понравились, это стало ясно. Павел Васильевичнаградил нас широкой улыбкой; вообще особой скорби по хозяину в нем нечувствовалось, впрочем, может, он просто оптимист.

Наташа вышла, а Женька приступила к допросу. Мне вновьдосталась роль молчаливого свидетеля, чему я, признаться, не огорчилась. Умныхвопросов задавать не умею, и следователь из меня никудышный.