сказывали, оказалась. Всё в руках у неё кипело. Только видит Спиридон, что она ходит смурная. Он и так и эдак, а она глаза отводит в сторону и молчит. Призадумался мужик. Раз на вечерней зорьке сидит возле избы, самосадом пыхает, а сам себе думу думает, что с женой делать. Видать, не ко двору пришёлся! Обидно ему, на душе горько. Могла бы и отказать, раз не глянулся!

Тут послышалось ему ржание невдалеке. Любопытно стало, он туда. Смотрит, ближе к лесу конь знакомый фыркает, головой мотает, вроде приглашает подойти. Спиридон не побоялся, приблизился, а это вороной, что катал его в ночь перед сватовством. Глазом косится на мужика, боком подталкивает, садись, мол. Ну, вскочил Спиридон из интересу. Помчались они по тропкам неведомым. Вскоре достигли опушки, здесь конь остановился, седок соскочил, оглядывается. Видит, старичок седенький трубочку курит, на пеньке сидя. Борода у него длинная, почитай до земли тянется и шляпа чудная на голове, с полями широкими, так что лица не видать. Спиридон на жеребца глянул, тот к дедку идёт. Мужик следом. Почитая старость, поклонился до земли и спрашивает:

— Поздорову ли[75], дедушка?

— По годам, — отвечает тот. А голос, слышь-ка, молодой!

Голову приподнял, глазами тёмными сверкнул и продолжает:

— Слыхал я, у тебя думки горькие имеются?

— Так-то так, да откуда вам то ведомо? — удивляется мужик.

— Откуда? — усмехнулся собеседник. — Отсюда не видать и быстро не доехать! Присядь-ка, поговорим, — и рукой показывает на пенёк рядом.

Присел Спиридон, а самому неуютно. Дед подымил ещё малость и сказывает:

— Румяна — внучка моя, отца её зовут Зочин, он тебя сюда доставил, — Спиридон оглянулся, рядом с дедом вместо коня крепкий мужчина средних лет стоит. — Мать её, Зурга, с южных степей родом. В пору чёрного мора весь её род на «нет» сошёл. Зочин нашёл девушку при смерти, выходил, дочка у них родилась по имени Наран, солнце по-вашему. Зурга умерла родами, хрупкая была. Сын мой дочку к селу вынес, взяли её люди добрые, Румяной назвали. Так всё было.

У Спиридона от этих слов голова кругом пошла. Сидит, не знает, что сказать, а старик продолжает:

— Румяна подросла, Зочин ей показался, рассказал всё, мужа для неё нашёл. Хороший был охотник, утонул, мой недогляд, — старик тяжко вздохнул. — Потом ты пришёл, Зочин сказал, что ты хозяин справный, мужик ладный, Наран стала твоей женой. Так всё сложилось.

Старик вновь задымил и, казалось, заснул. Спиридон тихо кашлянул и осмелился спросить:

— О чём тоскует Румяна? Не зазря ли пошла за меня? Вижу, не люб я ей.

— Не в том дело, — очнулся умолкший было дед. — Наран может оборачиваться лошадью, но без ведома мужа это не разрешено. Согласишься ли ты дать ей счастье лететь в быстрой скачке по полям и долам?

Тут Спиридон совсем очумел. Таращится на дедка и в толк взять не может, вправду ли такое услыхал или ему мерещится. Потом очухался слегка, призадумался. Видано ли, чтоб женщина лошадкой по полям носилась? С другой стороны, всяко бывает дивного в жизни. Кивнул мужик в знак согласия, а вслух сказал:

— Пусть себе скачет, раз душа того требует!

Обрадовался старик, заулыбался.

— За это, мил человек, хочу тебе дар сделать. Вот, возьми, — и подаёт ему подкову серебряную, — коли захочешь сам в коня перекинуться, брось наземь и скажи три раза «морь». А назад в человеческий вид воротишься, коли три раза через подкову переступишь. А теперь ступай, Зочин доставит тебя назад в село.

Спиридон подкову взял, поклонился, смотрит, а пенёк пуст, токмо дымок ещё витает около. Вместо мужчины, что возле старика стоял, конь вороной в нетерпении перебирает ногами. Взлетел тогда Спиридон на него и помчался домой. Утром к жене подошёл, обнял, подкову показал, всё рассказал. Заулыбалась Румяна, мужа крепко обняла, поцеловала.

— Спасибо, — говорит, — что понял всё и не предал меня поруганию. Не бойся, никто ничего не узнает. Давай в эту же ночь поскачем с тобой вдвоём, я покажу тебе луга сочные, там, где душа обретает покой и счастье.

На том и порешили. С той поры всё у них наладилось, хозяйство в гору пошло. Румяна ещё двух парнишечек принесла на радость мужу, а потом и дочурку подарила. Разрослась семья. Жили они по тем временам долго, до глубокой старости. В один год и на покой ушли. Сначала Спиридон, потом Румяна. Оставили в наследство старшему сыну подкову серебряную, рассказали секрет. Говорят, что в местности той долго ещё разговоры бродили о том, что встречали, мол, люди ночами пару лошадей вороных и, мол, подковки у них серебряные так и блистали, когда они неслись быстрым ветром по полям.

Ну вот, ещё один секрет рассказала вам, не пожадничала. И вы далее своим потомкам передайте. Кто знает, настанет такой день, когда любой сможет овладеть умением перекидываться в лошадку и скакать по бесконечным полям радости. Но для этого надо научиться любить всякий облик и не предавать поруганию то, что вам не понятно.

А подковка та по сию пору в сохранности! Подарочек Велеса[76]. Вы ведь догадались, верно, что со Спиридоном сам бог Велес беседовал? Лошадок он дюже уважал, потому и подкову в народ пустил волшебную, да не одну, чтобы смогли люди побывать в шкуре этого животного и понять, как прекрасна земля наша. Ну, и знамо дело, чтобы уважение к лошадкам проявляли, ведь они наши первые и преданные помощники.

Чуть не забыла! Предки наши быстро скумекали, что любая подкова, не только серебряная, счастье и достаток в дом приносит. Потому на крыше всегда вырезали голову коня, конёк, стало быть, делали, а над входной дверью прибивали подкову. Коли рожками вверх, то сохранность дому от злых чар обеспечена, а коли вниз смотрят рожки подковы, тогда в дом достаток потечёт.

Каравай на именины

Прабабка моя дивные хлеба выпекала! А её прабабка и того лучше! Теряет народ умение это. А почему? Всё недосуг, всё торопимся. Наши предки не так жили. Вставали вместе с солнышком и спать ложились с ним. В полнолуние капусту квасили, на новолуние грибы солили. Помощи просили у Земли-матушки, советовались с ней. Жили,