– Но я держусь. Дом снова становится похожим на тот, каким он был прежде.

Я выключаю телевизор и, выходя из дома, захватываю любимое худи Ник, в котором она обычно играет в хоккей на траве. Хоть мода на них и прошла еще в середине девяностых, капюшон поможет мне скрыть шрамы. Кроме того, меня волнует сама возможность носить одежду сестры без спроса, как будто вместе с ней я могу натянуть на себя и другую личность. Кофта все еще хранит запах Ник – это не духи, она никогда ими не пользуется, а кокосовый шампунь и некий неопределенный аромат чистоты, свежего воздуха и спортивных достижений.

Надвинув капюшон и завязав его под подбородком, я ступаю по скользкой траве, наслаждаясь влажными прикосновениями к своим лодыжкам, и чувствую, как роса пропитывает мои джинсы. Я чувствую себя грабителем или тайным агентом на задании. Моя машина заблокирована маминой «Субару», но я не хочу просить ее отъехать, ведь это вызовет кучу лишних вопросов и озадаченных пытливых взглядов. Я даже не уверена, что она вообще согласится. С момента аварии она наложила запрет на вождение.

Я вывожу из гаража свой древний велик, на котором не каталась уже сто лет. Только раз, года два назад, в шутку, когда мы с Арианой наелись грибов и Ник обнаружила нас, бьющимися в траве, словно рыбы, и задыхающимися от смеха. Сначала я чувствую себя немного неуверенно, но довольно скоро обретаю равновесие. Мои колени досаждают мне, но не больше, чем обычно. Тем более «Пивнушка» всего в паре миль.

«Пивнушкой» на самом деле называют реку Саскавачи. В прошлом десятилетии, когда в наш округ хлынули риелторы и спекулянты, словно армия помешанной на деньгах саранчи, было решено вырубить лес и построить вдоль берега в самом центре Сомервилля аккуратный ряд магазинов, кофеен, картинных галерей, дорогих ресторанов.

План был одобрен, и материалы доставлены, но жители взбунтовались. Видимо, для исторического города угроза появления новых зданий, новых парковок и машин, везущих волну новых людей, оказалась слишком серьезной. Сомервилльцам удалось добиться того, чтобы вся территория к западу от реки получила статус национального парка. Странно, что городской совет до сих пор не обязал нас носить юбки с кринолинами.

Видимо, кто-то должен был убрать горы гравия и бетона. Но никто так и не соизволил это сделать. Осталась даже каска, которую народ, тусующийся здесь, почему-то сохранил.

Я слышу звуки вечеринки, как только сворачиваю с дороги в лес на тропинку. Ее проложили подростки с велосипедами (а Крис Хэндлер даже проезжал здесь на вездеходе), ошивающиеся тут каждую пятницу. В лесу воздух прохладнее, а мокрые листья шлепают по моим икрам и бедрам, пока я пробираюсь вглубь, крепко сжимая ручки велосипеда, чтобы не вылететь из седла. Вскоре я различаю за деревьями огоньки – люди передвигаются, используя свои телефоны вместо фонариков. Тогда я слезаю с велосипеда и оставляю его в траве, рядом с другим двухколесным транспортом.

Вечеринка довольно большая: сорок или пятьдесят человек, большинство из них укрылись в тени, сидя на кусках бетонных конструкций или гуляя у реки. Пока еще никто меня не видит, и на секунду меня охватывает паника, словно снова я маленькая девочка в свой самый первый день в школе, наблюдающая, как огромный поток детей проходит через двойные двери. Я так давно уже не чувствовала себя аутсайдером.

– Не понимаю, почему тебе все время нужно быть в центре внимания, – сказала мне Ник как-то раз, незадолго до аварии. В тот момент я втискивалась в кожаные штаны, которые купила и спрятала от родителей под грудой свитеров в самом дальнем углу своего шкафа.

– А я не понимаю, почему ты так боишься, что тебя заметят, – ответила я.

Похоже, Ник черпает силы в том, чтобы выглядеть полностью и безоговорочно правильно: симпатичные джинсы, узкие, но не слишком обтягивающие, белая футболка, тонкая, но не прозрачная, и ровно столько макияжа, чтобы казалось, что его вовсе нет. Уверена, что, если бы в Сомервилле действительно постановили носить юбки с кринолином, она бы первая поддержала это новшество и приобрела себе такую. И наверняка добавила бы от себя еще пару панталон с рюшками.

Я не вижу ни сестру, ни Паркера. Но, когда толпа немного расходится, замечаю бочонок с пивом и красные стаканчики, сложенные в стопку на льду.

Я наливаю себе пива, и хотя по большей части в стакане только пена, после него я чувствую себя намного лучше, снова становлюсь собой. Первая пара глотков притупляет мое беспокойство. К тому же здесь так темно, что я даже могу снять капюшон и освободить волосы. Я замечаю Девис Кристенсен и Марка О’Брайена, которые стоят в толпе, сцепившись мизинцами. Оба замечают меня одновременно, и рот Марка, округляясь от удивления, превращается в букву «О». Девис что-то шепчет ему, а потом поднимает свой стаканчик.

Я допиваю пиво, поворачиваюсь к бочонку и наливаю еще. Когда я снова поднимаю глаза, передо мной, вынырнув из толпы, материализуется Ариана. Ее волосы коротко подстрижены. В своих черных шортах и кедах на платформе, с густо подведенными глазами она похожа на испуганного эльфа. Внезапно я чувствую острую боль. Моя лучшая подруга.

Моя бывшая лучшая подруга.

– Вау. – Ариана уставилась на меня, будто я новый, неизвестный науке вид животного. – Не ожидала тебя здесь увидеть. Не ожидала увидеть тебя на вечеринке.

– Меня Шерон заперла, – отвечаю я, потому что не хочу углубляться в эту тему.

Это наша старая шутка, что моя мама – тюремщик, поэтому я жду, что Ариана засмеется. Но вместо этого она просто быстро кивает, как будто я сказала что-то интересное.

– Как мама? – спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Так же. Вышла на работу.

– Хорошо. – Ариана продолжает кивать. Она слегка смахивает на марионетку, чьи ниточки натянуты слишком сильно. – Это очень хорошо.

Я делаю еще один глоток пива. Пена закончилась, и я наконец добираюсь до горьковатой согревающей жидкости. Теперь я замечаю, что мое присутствие внесло некоторое беспокойство. Новость о моем приходе, словно рябь на воде, передается от группы к группе. Разные люди оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Когда-то я совсем не возражала против такого внимания, даже наслаждалась им. Но теперь я чувствую волнение, чувствую, что меня оценивают, словно я на контрольной. Может, это толстовка Ник так на меня влияет, может, часть ее неуверенности в себе передалась мне, проникнув прямо через кожу.

– Слушай. – Ариана делает шаг мне навстречу и говорит быстро и тихо. Она тяжело дышит, как будто каждое слово стоит ей физических усилий. – Я хочу сказать, что мне очень жаль. Я должна была быть рядом с тобой. После аварии я должна была… или сделать хоть что-нибудь, но я не смогла, точнее, я не знала, что делать…

– Не переживай, – отвечаю я и делаю шаг назад. Глаза Арианы умоляюще распахнуты, словно у маленького ребенка. Внезапно я чувствую отвращение. – Ты ничем не могла помочь.

Ариана выдыхает с явным облегчением.

– Если тебе что-нибудь нужно…