утрам, – он сел громко и массивно, а я от неожиданности упал всем телом на парту, закрывая грудью тайные письмена. Рома это заметил: – что прячешь?

– Ничего.

Класс стремительно наполнялся шныряющими одноклассниками.

Сидорович нарисовал на доске женское лицо и, подписав “Серафима” (кличка учительницы по физике), кидал в нее мокрой тряпкой. Алиса и Рита что-то снимали, надув губы, – видимо, тоже свое Послание.

Я подложил записку на парту Аннет и вернулся на место. Оставалось ждать, когда она придет и влюбится в романтичного незнакомца.

– Пишешь любовные послания? – спросил Рома. – Не забывай предохраняться.

– Так говоришь, будто что-то знаешь о сексе.

– Знаю абсолютно все. Презервативы – главное, далее – проверка паспортных данных партнеров, и убедиться, что тебя не ограбят под утро.

Передо мной на парту упал чей-то карандаш. Я перекинул его через плечо, как того требуют все школьные приметы.

– Ромыч, так что там с проклятием?

– Спал сегодня, как убитый. Спасибо. Твой способ сработал.

В класс зашла Аннет. Я положил одну ногу на парту; взгляд отвел в сторону таблицы логарифмов, демонстрируя эффектный профиль, как на орвандских баксах. Если Аннет посмотрит на меня полным нежности взглядом, мне с того – ничего. Я – ковбой.

– Какой ковбой? – спросил Рома.

– Я опять вслух?

– Ну, да…

Аннет увидела записку, подняла ее и развернула. Я машинально взял черновик, чтобы понюхать. Но он ничем… Не веря своему носу, я опустил взгляд. Записка гласила:

Смотрю на тебя почти каждый день. Мне нравится смотреть на тебя. Потому что ты мне нравишься. Ты нравилась бы мне, даже если бы я на тебя не смотрел.

Благородный аноним.

То ведь это… Правильный вариант. Это значит, что я… Подложил испорченную, с нарисованным пенисом!

Лицо Аннет исказилось. Она скомкала записку, выбросила ее в урну, потом положила перед собой учебники и уставилась в телефон. Я хлопнул себя по лбу.

– Рома, я самый большой болван на свете.

– Что, до сих пор не сдал анализы на аллергию? Не тяни с этим, могу порекомендовать хорошую клинику.

В класс аристократичной походкой графини вплыла Раиса Мельберновна, руководитель нашего класса. Кружева на ее рукавах шевелились в такт томным шагам, и так же томно она промолвила:

– Я с новостями.

– Шар загорелся? – спросил я, считая, что это отвлечет Аннет от плохих мыслей.

– Да, Дмитрий, но я не об этом. – Она изящно коснулась пальцами виска, словно подчеркивая, как ей осточертели эти вульгарные школьники с их проблемами. – Пуан Лакриц сломал ногу.

Ого, ура!

Ну, в смысле… Это плохо, конечно. Но Пуан Лакриц – тот самый выскочка, который должен танцевать Аннет на выпускном!

– Если честно, две ноги, – добавила Раиса.

Ого, ура!

Блин, нет, я так не думаю.

Она обвела нас взглядом. Сидорович, замахнувшись тряпкой, ждал, когда она выйдет из класса. Остальные сидели/стояли молча. Из-за Пуана никто особенно не огорчился. КРОМЕ МЕНЯ. Я НА САМОМ ДЕЛЕ ОГОРЧИЛСЯ, ЯСНО?

– Еще одно. Селезенко, – она посмотрела на Аннет. – Тебе нужно подобрать новую пару на выпускной танец.

Мое сердце зашлось в конвульсиях. Мысленно я уже держал Аннет за талию. Чувствовал запах ее шампуня, пересчитывал ресницы. Я зажмурился от удовольствия. А открыв глаза, увидел, что Мельберновна смотрит на меня, не мигая. Зрачки ее превратились в блюдца, как под гипнозом.

Одноклассники тем временем гадали:

– Кто это? Артем? Паша?

Рома остервенело бил меня локтем: «вызовись!». Аннет делала вид, что ей всё безразлично. И тут классный руководитель все-таки изволила сказать:

– Каноничкин, – она протянула ко мне руку с кружевами, – станцуешь? А точнее, так: станцуешь.

Что?

ЧТО?!

Алиса рассмеялась. Ее подруга – Медуза Горгона – загоготала. И все вдруг бойко расхохотались, а удары Роминого локтя делались болезненными.

– А серьезно? – спросила Рита. – Кто будет танцевать с Аннет? Завтра репетиция.

– Я же сказала – Каноничкин. Почему вы вечно заставляете меня повторять одно и то же, это невыносимо! Завтра соберемся в актовом зале. Дмитрий?

– Я.

– Ты когда-нибудь танцевал вальс?

– Нет.

– Научишься.

Раиса Мельберновна покашляла, чтобы развеять гнетущее молчание. Увидела на доске портрет физички, но тряпки не нашла (ее спрятал Сидорович в портфеле) – и удалилась из класса.

Я остался один. Не буквально, но по ощущениям.

– В смысле, Каноничкин?! – завопила Алиса. Она восприняла новость, как удар под дых, потому что сама осталась без пары.

– Каноничкин с Селезенко, ха-ха-ха!

В классе появился новый мем. Шутки посыпались, как пельмени в кастрюлю. “Канон-Дон Жуон”. “Самая каноничная парочка”. “Димон, по сериалам будешь учиться танцевать?”

Аннет вся сгорбилась; на меня даже не взглянула. Не переживай, Анют. Они посмеются – и перестанут. Знаешь этих зверей. Все будет хорошо. Может, заставить всех умолкнуть через Тетрадь? Я перелистал своих корфов. Никого подходящего…

– Угрюмов, дай денег, – прервал мои изыскания Тёма Крупный.

– Зачем тебе? – спросил Угрюмов.

– На новый учебник.

– Сейчас вернусь.

Угрюмов вышел из класса. Очевидно, насовсем. Он так всегда: уходит – и возвращается ровно к началу урока, под руку с учителем.

– Вот говнюк, – сказал Крупный.

Прозвенел звонок, и вся шантрапа расселась по местам.

Начинался роковой урок истории.

Глава 7. Цивилизация древних орвандцев

В класс сначала вошли клетчатые брюки историка. Следом за ними сам историк, а за историком – Угрюмов. Ботан сел за парту и икнул. Тёма Крупный кинул ему в затылок бумажку, попал точно в яблочко.

– Ай!

– Что такое, Крупнов? – историк, раскладывая на учительском столе свои манатки, хмуро посмотрел на гопника.

– Ничего, Валентин Павлович. Угрюмов дежурный.

– Понятно. Угрюмов, подберете бумажку?

– Но это ведь…

– Шустрее, пожалуйста. Пора начинать.

Мне нравился Валентин Павлович. И за советом можно обратиться, и пошутить на уроке. Наверняка бывший ботан, но не такой мерзкий, как Угрюмов. Один нюанс: он зачем-то говорит о себе в третьем лице.

– Валентин Павлович подготовил вам сегодня что-то интересное! Все знают про Шар? – Он записал на доске тему урока: “История исследования Бьенфордского Шара”. Прямо над портретом учителя физики.

В класс завалился Иськин, любитель тупых шуток и дурацких каламбуров:

– Шар-самовар! – объявил он.

– Садись, Иськин. За шутку – пять, за опоздание – вызову отвечать. Кто-нибудь поделится соображениями? Или вы как обычно расскажете, что “архитектура – это когда что-то там раскапывают?”

– Валентин Павлович! – сказал Угрюмов, – но у нас должна быть тема “Экспансия Австро-Венгерской империи”! Я доклад подготовил на двадцать четыре страницы, не считая титульного листа. Все отступы…

– Спокойно, Угрюмов. Директор распорядился провести внепрограммное занятие. Шар загорелся, вы осознаете? Событие историческое, и, безусловно, мирового масштаба! Вот увидите: о нем напишут в учебниках. И вообще,