Она смотрела, задыхаясь, как электропилу приставляют к стволу огромной старой березы. Визг заработавшего инструмента наполнил ее невыразимым ужасом, как будто это ее собирались сейчас спилить. Она зажмурилась, когда зубья пилы врезались в ствол. С другой стороны березы двое мужчин направляли движение пилы, и она чувствовала, словно каждый удар по дереву мучает ее собственную плоть.

Взор Элизы в ужасе обратился в другую сторону — там что-то рубили. Ее горло пересохло, когда она поняла, что собираются сделать эти двое. Они рубили сучья на грабе — том самом, откуда Лестеру пришлось снимать ее, когда она застряла. Они собирались свалить граб! Элиза сделала судорожное движение вперед, ее ноги двинулись сами собой. Ей нужно было во что бы то ни стало остановить их, она не должна допустить, чтобы они погубили это дерево! Она завизжала, перекрывая лязг машин:

— Прекратите, прекратите! — и кинулась к ним.

Ей что-то крикнули, но она не обратила на это внимания. Она была как в лихорадке, ей нужно было спасти жизнь этому дереву…

У нее за спиной прогрохотали тяжелые шаги, чья- то рука схватила ее за плечо, рывком заставив остановиться.

— Да что же ты такое делаешь? — закричал Лестер. — Ты что, захотела погибнуть?! Ты разве не знаешь, что, если сейчас пойдешь туда, это будет самоубийством?!

Он грубо потянул ее к опушке леса, но она закричала:

— Мне все равно! — и стала вырываться. — Убийца! — яростно кричала она. — Ты убиваешь деревья… — Она вырвалась из его цепких пальцев и запетляла среди деревьев, теперь уже в истерике, совершенно потеряв контроль над собой.

Послышались крики, кто-то схватил ее за шею, так, что Элиза чуть не задохнулась, и ее безжалостно потащили назад, повернули, и она оказалась лицом к твердой мужской груди. Снова послышался звук рубки, стон, потом звук, будто что-то надломилось, и еще оглушительный, невыносимый удар о землю, когда огромное дерево упало навзничь.

Чуть пониже своего уха она слышала буханье сердца Лестера, чувствовала жестокую силу его руки на своей шее. Потом он отпустил ее. Его гнев был страшен. Он прокричал рабочим, чтобы те остановились. Затем он схватил ее подбородок, сжав его до синяков, и уставился прямо ей в глаза, заставляя смотреть ему в лицо.

— Ты… сейчас… уйдешь отсюда… Элиза, и ты… больше не станешь… заходить на эту площадку. Если я увижу тебя поблизости от этого места, можешь быть совершенно уверена, что я вызову полицию и тебя арестуют! Ты меня слышишь?

Она не отвечала. Он опустил руки на ее плечи и встряхнул ее, стараясь добиться ответа, чтобы убедиться, что она все поняла.

— Элиза, ты меня слышала?

Она заставила себя кивнуть. Лестер отпустил ее, и ее голова упала на грудь, как у новорожденного младенца, словно она стала слишком тяжела для ее шеи. Девушка с трудом подняла ее и уставилась на него, как будто никогда раньше в жизни не видела этого мужчину. В защитной каске, в темно-синей подпоясанной рабочей куртке и толстых резиновых сапогах с заправленными в них брюками он показался ей незнакомцем, холодным, безжалостным незнакомцем.

Элиза побрела прочь и начала неудержимо всхлипывать. Дойдя до поворота дороги, она обернулась. Он стоял на том же месте, глядя ей вслед, и при виде его сердце девушки подпрыгнуло. Она пошла дальше, пока лес и Лестер совсем не скрылись из виду. Лязг машин затих вдали, и настала тишина, как раньше. По дороге домой она говорила себе, что плачет из-за деревьев, хотя в душе знала, что отчасти это было из-за Лестера.

Как обычно, тем вечером Элиза была у себя в комнате и пыталась читать, но мысли ее все время отвлекались от книги. Она поставила пластинку, но не смогла разобрать ни одной ноты. Она была возбуждена, огорчена и боялась, что придет Лестер.

Резкий звук дверного звонка заставил ее вздрогнуть, будто она дотронулась до голого электрического провода и ее ударило током. Она слышала, как Лестер спросил Роланда:

— Где твоя сестра?

— Наверху, — был ответ.

— Отлично, — натянуто произнес Лестер, затем послышались его шаги по лестнице — он перескакивал сразу через две ступени.

Он вошел к ней без стука и предупреждения. Она резко подняла голову и посмотрела на него. Бесполезно протестовать, говорить, что он должен был спросить разрешения, — он здесь, и с этим надо смириться. Она не выдержала и отвела взгляд, но тон и слова ее были воинственными:

— Если думаешь, что я намерена просить у тебя прощения, то ты ошибаешься. — Она вздернула подбородок. — Это ты должен извиниться. — Его брови поползли вверх. Она выпалила: — За убийство, которое ты инициировал и в котором сам принимал участие. За убийство этих деревьев!

— Ах вот оно что. Теперь я уже убийца, это вдобавок ко всем моим остальным «достоинствам». Спасибо. — Он засунул руки в карманы и оперся спиной о ее шкаф. — Что ты собиралась сделать сегодня утром? Устроить сидячую забастовку? В мелодраматическом отчаянии броситься под колеса одного из грузовиков? Или сесть на полянке и ждать, пока какое-нибудь дерево упадет на тебя, и таким образом совершить последний благородный героический акт?

Элиза процедила сквозь зубы:

— Я должна была догадаться, что ты отнесешься к этому цинично. — Она смотрела на него, закипая от злости. — Твоя беда, Лестер Кингс, в том, что ты полностью лишен чувств и эмоций. Ты бесчувственный, беспощадный и эгоистичный. — Она тяжело дышала, пытаясь найти в памяти еще какие-нибудь уничижительные прилагательные, чтобы завершить его описание.

— Продолжай, — попросил он. — Мне очень полезно послушать, какого ты обо мне высокого мнения. Это переполняет меня гордостью за себя.

— Хорошо, продолжу. К чему удивляться, что твоя подружка тебя бросила — на ее месте я бы сделала то же самое. Ты холодный, черствый и бессердечный!

Он медленно подошел к ней.

— Достаточно! Давай-ка проясним одну вещь. Тебе не светит оказаться на ее месте. Ни одна женщина больше не будет допущена ко мне так близко. А ты в особенности.

Она не могла поднять на него глаза, чтобы он увидел, сколько в них страдания.

— Ты получаешь настоящее удовольствие, делая людям больно, — промямлила она, весь ее пыл уже иссяк. — Особенно мне.

— А что, по-твоему, еще я должен делать с женщиной, которая не пропустит ни одного дня, чтобы не напомнить мне, как она меня ненавидит? Броситься ей на шею и признаваться в любви?

«Ненавидит? — подумала она. — Если бы ты только знал, Лестер, если бы ты только знал…»

— Позволь кое-что тебе сказать, Элиза. Чувства у меня есть, и сердце тоже на месте, во всяком случае то, что от него осталось после моей бывшей невесты. Думаешь, мне самому нравится стоять там и смотреть, как падают деревья? Думаешь, у меня не осталось никаких воспоминаний, и, когда они валятся одно за другим, у меня не возникает ощущения, что часть меня уходит навсегда?

— Но, Лестер, — прошептала она, — почему же тогда?.. — Потом она вспомнила. — Вчера днем это не тебя я видела в лесу, в тумане?..