у загона напротив коровы, где, по всей видимости, обитал Альберт, была небрежно распахнута. Быка он там, конечно, не обнаружил, только большую лужу запекающейся бурой крови. Скорей всего, ему перерезали шею или всадили свинокол в сердце…

Так подумал Борисов, повиснув локтями на калитке.

Лена Строкова обработала и перевязала дяде Лёше голову.

Борисов разулся на пороге.

— Ну, как там наш подранок?

— Сотряс у него, по ходу. Мутит его, но не рвёт. — Лена закрывала свою рабочую сумку.

— Лен, может, «скорую» вызвать?

— Обязательно нада!

— Ну звони тогда! Чего стоишь?

Строкова насупилась и ретировалась в прихожую звонить.

— Палыч, не ннада «скорую»! Ну её на ххрен ету бэ-ббольницу! — испуганно заверещал Ганин. — Ушиб у меня! Я и не так бэ-ббашкой трескался!

— Лежи, а ты! — прикрикнула на него тётя Клава. — А то щас мозг отойдёт!

— Ссплюнь ты!..

Борисов сел в кресло, уставился взглядом в палас, долго не мог сообразить, с чего начать, возился-возился, а потом осведомил, ковыряясь под ногтём большого пальца:

— Точно всё, дядь Лёш!..

— Чёво?.. — Ганина перевела настороженный взор с Борисова на мужа.

— Быка вашего увели, тёть Клав!..

— Гговорил же, — взвыл Ганин. — Ат, суки!

— Што значить «увели»? — Тётя Клава нахмурила брови. — Палыч, ты чё такое городишь?

Борисов свесил голову.

Тётя Клава догадалась, как ужаленная вскрикнула и схватилась за голову, подмяв свои седеющие локоны. Она вскочила с кресла, зажав рот ладонью, прошлась к дверному косяку, вернулась к креслу, потом села и зарыдала, затряслась. Её седые пряди волос повисли над её лицом.

— Быка в коровнике нет, повсюду кровь. А тебя, дядь Лёш, вальнули как ненужного свидетеля. Хорошо, что не грохнули!.. — Чувствуя себя неуютно в этой ситуации, Борисов ломал пальцы.

— Да лучше бы прибили тя, сука!! — побагровела тётя Клава. — Говорила ж те, дураку, продай быка!! Армяшки вить приезжали, питнадцать тыщ за него давали! А он: нет-нет, мол, на следующий год оставлю, за двацать пять отдам!! Ну, чо, отдал?! Отдал?! Жадный куркуль!!

— Не ори!.. — Ганин был подавлен. Ему было тошно от её слов.

— А как мне не орать?! Ты, придурок, не соображаешь своей тупой башкой, что терь ни быка, ни денег!! Зашибись, устроились!! Чо тя посильней-та не шваркнули!.. О-о-ой, осподи-осподи, ожишь ты мой!!

Ганин скривил гримасу отчаяния.

— А ты чо сидишь?! — набросилась женщина и на участкового.

Борисов посмотрел на неё как провинившийся ребёнок на строгую мать.

— А что я?.. — Его нога нервно задрожала.

Она указала на него пальцем:

— Ты ж участковый, твою мать ититу!! Ты должон етих падлюг ловить!! А ты тут сидишь, херню мне всякую несёшь!! Ежли б ты нормально работал…

— А я что — плохо работаю?..

— Плохо! Сидишь только на жопе смирно! А оне тут хозяйничают!

— Да не слушай ты её, Ппалыч! — встрял Ганин. — Она щас ппойдёт всех обвинять! Все у неё виноватые!..

— Да заткнись ты!! — закричала она на мужа. — Валяешься тут, страдалец!!

Ганин тяжело вздохнул и, обидевшись, отвернулся лицом к спинке дивана.

Вошла Строкова:

— Чё у вас тут за ор? А, тёть Клав?..

— Ну их на хуй всех! — Тётя Клава вскочила и продефилировала на кухню.

— Чё случилось? — не поняла ситуацию Строкова.

Борисов повернулся к ней:

— Позвонила?

— Да, позвонила. Через полчаса будут, сказали. Поможешь?

— Куда без этого… Ты, Лен, эта, тёть Клаве дай чё-нить: корвалолу, иль валерьянки!.. Ежли что, я на крыльце!.. Курю!..

Борисов сидел удручённый за столом, а напротив него тяжко вздыхал с перепоя Семён Янкин. У него было отёкшая, неделю не бритая, с запёкшимися остатками еды физиономия. Под опалёнными бровями венчались узенькие немытые глаза. Дышал он невыносимым перегаром.

Гнусное состояние Борисова было ясно: ему сделало выговор районное начальство за то, что он никак не может арестовать этих чёртовых «чёрных мясников»…

И вообще — что у него в селе за бардак? Молодёжные разборки. Пьянство. В конце, подытоживая, ему заявили, что он бесполезный сотрудник милиции — и даже намекнули о поиске другой работы…

Борисов исподлобья презренно наблюдал за Янкиным, который умирал с похмелья.

— Семён…

— Чио?.. — Янкина мутило.

— Когда бросишь бухать?

Янкин покумекал:

— Когда жиза начнёца просто охуительная, вот тада сразу, прям со свистом…

— Твоя жизнь никогда не будет охуительной, пока ты не бросишь пить!

— Максай, давай ты меня не бушь лечить сичас, а! У меня душа болит. — Янкин стал бить кулаком себе в грудь. — За Россию, нах, болит! Понимать нада… А тут ты со своими… этими… Хочу я и буду… Чио таково-то?.. Мешаю, што ль, кому?! Ведь никому не мешаю!..

— Тебе выдали трактор. Почему ты не чистишь снег? — Борисов устало провёл сухими ладонями по лицу.

— Я бухаю… Еслив я хочу бухать, я бухаю… Могу се позволить… И не нада мне тут… Я взрослый человек… Я и без вас знаю, что мне нада и когда…

У Борисова зачесались руки. Ему захотелось двинуть Янкину, но он это не мог себе позволить. А всего лишь закурил.

— Максай, дай закурить, — потребовал Янкин.

— Не дам.

Борисов вылез из-за стола и подошёл к окну — там был солнечный день.

— Тебе, Сеня, нету веры.

— Да ну!.. — осклабился Янкин.

— Ты обязался чистить снег, тебе все поверили. А ты за своё. Бухаешь, буянишь. Выполняй свои обязанности. Но ты не выполняешь. И не надо мне тут в патриотизм играть, повидал. Вы только все трепаться умеете, а ни к чему не приспособлены. Палец об палец не ударил, а борзоты хоть мойся. Балабол ты! Когда же вы жить-то научитесь, а?! Не болтая, а делая!

Весь запал иссяк из участкового, он повернулся к Янкину. Тот сидел, вальяжно развалившись на стуле, и нагло улыбался.

Борисов понял, что все эти его слова не взяли алкаша за живое. Он, наоборот, вон сидит и насмехается над его речами.

— Знаешь, что, Сеня, иди-ка ты отсюда! Не хочу тебя видеть!

— Зачем тада вызывал?.. Ноги вить не казённые ходить к вам по всем!.. — Янкин встал и удалился.

Борисов сузил глаза. Его желваки ходили ходуном.

Вдруг в кабинет ворвался глава местной администрации Венедикт Пронькин — запыхавшийся, красный, потный.

— Максим, у нас, эта, чапэ!..

— Что ещё? — Борисов судорожно потушил сигарету о дно пепельницы.

— Вовка, этот… Ну, Фадеев котор, Заяшлова, этого, Кольку гондошит…

— За что?

— Сам, эта, не знаю. Но бабки, эти, сказали, что он, эта, якобы с этими, «мясниками»…

— Кто он-то?..

— Как кто?.. Колька этот, Заяшлов!.. Давай, ехать надо, эта!.. А не то, мол, пиздец!..

— Ни хрена себе кино и немцы! Где?..

— У этих, Заяшловых, конешна!..

Борисов мигом накинул