Дед Ваня потёр красное веко, недоуменно выпятив нижнюю губу.

— А чо о нём гутарить? Хороший был мужик. Хозяйственный. Дурак, правда! По дурости своей и сгинул. Не сберёг его бог-то. Вот как!..

Максим отвернулся от загипнотизировавшего его окна и прижался задом к краю подоконника.

— А подробностей не знаешь, как его убили?

Дед Ваня скорчил на лице гримасу, вспоминая дело минувших лет.

— Да вот все и подробности. Порол с какими-то дураками. А пить с дураками себе дороже! Ну, небось, слово за слово, драка, ну и зарезали его… Хуёвская смерть, я те скажу! Все народы мира никода не успокоютца, покуда друг друга не перережут!

— Н-да, печаль!

— Чо за печаль-то, а?

— Да бессмысленно жить, бессмысленно умирать…

На следующий день Борисов заглянул к Олегу Табакову, дабы его предупредить о том, что он следующий по счёту у «чёрных мясников». Они вместе договорились засесть в засаде около часу ночи.

Олег Табаков — бывалый, не из пугливых. Воевал в первой чеченской кампании, вернулся с обожжённым лицом и изуродованной душой. Частенько пьянствовал, но на конфликт никогда не нарывался, спокойный как удав. О войне не рассказывал, молчал, лишь в глазах прослеживалась невыносимая боль. Жена его — Алёна — понимала его душевное терзание и не лезла к нему с упрёками. Молча терпела все его пьянства.

Табаков приготовился: зарядил своё двуствольное ружьё и ближе к слетающей на грешную землю ночи засел на веранде ждать гостей.

Веранду сковал мороз. Олег промёрз весь, но терпеливо ждал. Алёна пару раз выходила его проверить, но он гнал её восвояси. Потом к нему наведался Борисов, «бобик» оставил в стороне, чтобы никто не заметил, что он находится здесь.

Курили, молчали, потому что не о чем было говорить, ждали.

Но «гости» так и не заявились.

Немецкая овчарка Найда неожиданно гавкнула, заскулила и затихла.

Заяшловы резко очнулись, когда раздался звонок в дверь. Катя испуганно таращилась на Колю.

— Они, да?

— Наверняка…

Коля, зажмурившись, протёр глаза. Потом помотал головой, отходя от дрёмы.

— Не ходи! — прошептала Катя.

— Да чё ты?.. Может, эт вовсе и не они…

— Как не они? А кто ж ещё в такое время?..

— Может, Борисов?..

— Как же он надоел, этот Борисов! Убили бы, што ль, его!..

— Ты чё такое городишь, дура?! Совсем, што ль, ёбнулась?!

Коля натянул трико, кофту, тапочки, пересёк прихожую, вышел в сени и, отодвинув щеколду, открыл дверь.

Глаза его вылезли из орбит.

Перед ним стоял с хищным скалившимся лицом Жора Каланча со всей своей бандой.

Участилось сердцебиение.

— Чё ж ты дверь открываешь, не спросив? — шутливо поинтересовался Каланча. — А вдруг по ебалу схлопочешь — и карачун!

— Да я, ета… — проблеял Заяшлов.

— Которое?..

— Я догадывался, что вы приедете…

— Догадывался? Хм, удивил, Коля, удивил!

— Так договаривались, на сёдня же!.. Разве нет?..

— А-а, вон чё! Ну да, ну да. А ты чё какой сонный? Спишь?

— Задремал… Умаялся…

— Ума-ааялся! — Жора от удивления поджал губы. — Кофейку бы попил.

— Кончился…

— Ну маякнул бы мне. Я б привёз. Мне не в падлу!

Заяшлов замялся.

— Да ладно… Не нада!..

— Ну как не нада! Ты ж братан мой! А для братанов мне не в падлу.

Заяшлов смутился от неловкого момента и побагровел.

Каланча по-дружески потрепал его плечо.

— Ладно, Колян! У нас дело есть. Мы тут пройдём в сени.

Вшестером прошли в помещение, последний закрыл за собой дверь.

Тут в сенях Каланча обратился к Заяшлову:

— Колян!

— Чё?..

— Я тут услышал одну странную вещь, братан! Якобы к те мусорок здешний захаживал!

— Да, было дело!..

— Зачем?

— Подрался я…

— Вижу, как те прописали!

— А те кто сказал?..

— Сорока на хвосте принесла! — хмыкнул Жора.

Банда вслед за ним издала смешки.

— Ты чё-т ему разбазарил? О планах наших? О делишках наших?

— Не… нет, правда, я ему ничего не говорил…

— Коля, не нада мне ля-ля! Судя по твоей роже, ты ему чё-то наплёл! И так заебись наплёл! Я прав? Я прав! Так что, Коля, не обессудь! Всё в этой жизни бывает! Ты ж знаешь расклад?!

И неожиданно Каланча вонзил в живот Заяшлову длинное лезвие свинокола. Вынул и вонзил ещё раз. Провернул.

Заяшлов скорчил гримасу боли и заскрипел зубами. Его ноги подогнулись, и он осел на колени.

Перерезав Коле шею, Каланча вместе с кодлой вошёл в избу.

Через три секунды раздался душераздирающий женский визг.

Не дождавшись звонка от Заяшлова, Борисов позвонил ему сам, но телефон не отвечал. Он матюгнулся и закурил.

Вдруг его душу заполнила тревога.

— Что-то мне не по себе как-то, — сообщил он Табакову. — Поеду я. К Кольке съезжу.

— А вдруг оне щас прийдут! А тя нет!.. Я один-то не справлюсь! Одного-двух может и отоварю. А вот остальных… Хрен его знает!

— Да не будет их, по ходу. Надули нас как пацанов!

— Ссука! Бля!.. Этого Заяшлова расстрелять мало!

Борисов покинул двор Табаковых, добрался до своего «бобика», сел, завёл двигатель и поехал к Заяшловым разбираться.

Не доезжая до Коли, он заметил, как из проулка мгновенно вынырнул грузовой «УАЗ» со спальником, нездешний, кузов крытый тентом.

Что-то ему подсказывало, что это и есть те самые злоумышленники. Он погнался за ними.

Когда грузовик прибавил газу, сомнений не осталось: это были они.

Мясники свернули на Молодёжную улицу, а там уж рукой подать и до большака. Но Борисов не отставал, упрямо гнал за ними на всех скоростях.

Молодёжная улица заканчивалась, вскоре показался большак. Участковый вдавил педаль акселератора в пол и поравнялся с грузовиком. Он резко крутанул «бобик» в их сторону и бортанул о кабину. Они же в свою очередь задели его, упёрлись в корпус и выбили с дороги.

«Бобик» участкового слетел с большака, сбив на обочине сугроб, и угодил в кювет, опрокинувшись на бок.

Мясники резко дали по тормозам. Они, недолго думая, выбрались из кабины машины и не спеша побежали к кювету.

Борисов, придя в себя, вылез через дверь из покорёженного автомобиля, свалился в снег лицом. У него гудела голова. Его нижняя часть лица была мокрой от крови, так как он сломал себе переносицу. Нашарил мокрыми дрожащими пальцами кобуру, вытащил пистолет.

Злоумышленники спускались к нему.

Борисов, тяжело дыша, попятился, проваливаясь в снег.

— Стоять, бля!.. — прохрипел он. — Не двигаться!.. Перестреляю к ебеням матери!..

Между ними сохранялась приличная дистанция. Мужские фигуры освещали зажжённые фонари «бобика».

Жора Каланча подал голос, ехидно оскалив свою сухопарую физиономию:

— Ты вляпался, мусор! Я знаю, кто ты, что ты и чем ты