class="empty-line"/>

Особо особа одна

была и скромна, и полна.

Все ехали стоя, никто

не сел в этом странном авто.

Ой, что происходит кругом!

Вот это даёт автопром!

Фантомы: арктический лёд;

песок по пустыне течёт;

киты, черепахи, скала

и пах чей-то — он без чехла;

и много поэтов внизу,

а все поэтессы вверху.

Иллюзий — как в море воды.

Аллюзий — несметны ряды.

Все дамы выходят в конце,

меняются резко в лице:

к изнанке стеклянного дна

прилипла парнячья шпана.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Тропу не найдя дотемна,

под рваные крики грача

мы шли, и стояла луна

чуть выше второго плеча.

Рождался в вечерней росе

затянутый дымкой покой —

мы знали, что рядом совсем

разросся массив городской.

Мы длинное поле прошли,

проделав привычный маршрут,

но вдруг появился вдали

из воздуха вышедший пруд.

Казалось, что склад и завод

пропали неведомо где,

но вспыхнули окна и вот

огни отразились в воде.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Луна стояла по плечо.

Освещена аллея вся.

Не холодно, не горячо.

И грач порхает, голося.

Гуляли мы в ночи вдвоём

По полю, около пруда.

И вот уже под фонарём

Прошли, а дальше — череда.

…Луна стояла по плечо.

То не луна была — фонарь.

Плафон округлым был мячом.

Таких мячей не брал вратарь.

И вдоль аллеи лун таких

десятки по плечо висят.

Подходишь ближе — новый штрих:

над головой теперь парят.

Вот жилмассив и окон свет —

Сто сорок солнц, но не закат1

Светил небесных самоцвет

Обманом на земле чреват.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Птицы погибают в одиночку;

вот она, певица от пернатых,

носится, похожая на точку,

а и бэ — ее координаты,

птице, как последнему пришельцу,

в двадцать первом веке новой эры

нужно бросить маленькое тельце

на добычу роз из атмосферы;

птице, предназначенной на откуп,

неуютно между берегами,

будто в ее горло циркуль воткнут,

и вода расходится кругами,

птица — неделимая частица,

ветра воспалившаяся рана,

потому светящаяся птица,

как роса небесная, желанна.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Птицы могут стаей с неба падать.

Массовая смерть средь них не редкость.

В эру цифры факт такой не спрятать,

даже если не закономерность.

Каждый год со всех концов планеты

новости являются дурные:

песни тысяч птиц финально спеты,

массой пали наземь неживые.

Стаями огромными находят

птиц погибших в море и на суше.

Мир природы втайне сумасбродит.

Мир науки в тайны не погру́жен.

Коли нет логичных объяснений

этой всей таинственной цепочки,

не избегнуть слёзных заключений

о смертях пернатых в одиночку.

Разделить пернатую на части

ничего не стоит хулигану.

В кошкиной проделать это власти.

Режут в ресторанах для гурманов.

А уж если мать-земля сырая

в дело включится, пиши пропало.

Вахта трудовая и земная —

миллион частиц из птицы стало.

Но одно оспаривать не стану:

птица — воспалившаяся рана.

(своему пустому балагану

дам отставку), потому желанна.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Я разозлюсь, наверное,

и брошу в тебя стулом,

а ты начнешь, хихикая,

хлестать меня по скулам

оторванною лапою

резиновой лягушки —

мы в квантовой песочнице

деремся за игрушки —

я серую и красную хочу прижать к груди,

а ты мне даришь радугу, березу и дожди.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Частицей неделимою

иль неделимой порцией

являлся квант невидимый,

пока он стихотворцами

потроган не был дерзостно

фантомною рукой.

И вот уже в песочнице

детьми устроен бой.

Игрушки все поломаны, на лицах мак зацвёл.

Вдруг радуга (как вовремя!), и сильный дождь пошёл.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Я сообщаю космосу: «Алло,

сегодня нас снегами замело,

мы тут сидим на вышках буровых

и думаем о судьбах мировых,

о том, что лед отличен от воды,

и что враги оставили следы —

ввели коронавирусную кровь

и санкции на дружбу и любовь».

Мне космос отвечает: «Ну и пусть,

что может быть прекраснее, чем грусть,

расслабься и смотри свое кино,

не думай, а крути веретено».

Я возражаю космосу: «И что?»

Выходит рыцарь в розовом пальто,

он достает сияющий платок

и отключает «Северный поток»,

и мы летим навстречу холодам.

Я никому Россию не отдам.

Я бусинка, ничтожная блоха.

Мне космос отвечает: «Ха-ха-ха».

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Гагарин первым в космос взмыл, а я,

всего лишь день на вышке простояв,

вдруг поняла: могу общаться с ним.

Не с космонавтом — с мирозданием.

«Алло», — кричу наверх. В ответ: «Алло».

Опять ору: «Всё снегом замело.

Разлив воды содеется весной».

А космос отвечает: «Ой-ой-ой».

Мне слышится, что «это не впервой»:

не может мироздание дать сбой

и слог последний кратно повторять.

Вселенной предо мной не устоять.

Раз космос слабо может рассуждать,

сама себе я буду отвечать:

«Ты рыцарей не опасайся, мать,

И цвет пальто не стоит осуждать.

На «Северный поток» должно плевать

тебе с высоких вышек буровых,

хоть с газовых, да хоть и с нефтяных!

Хоть с лагерных, дозорных, смотровых.

Забудь скорей о судьбах мировых».

Но у меня в мозгах — как на носу.

Я в думах вся, как Родину спасу.

Пусть я блоха, взываю к небесам.

Я никому Россию не отдам,

пусть даже космос говорит «В кино!»

и требует крутить веретено.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Сидел на камне человек, я помню, он сказал,

что этот город, этот дом, гостиница, вокзал,

химчистка, школа, магазин, деревья, детский сад,

дорога с вилками столбов и мэрии фасад,

плотина, небо над землей и даже облака,

все это, в общем-то, еще не создано пока,

а только кажется тому, кто в холоде возник,

от ветра сжался, приподнял высокий воротник,

тому, кто думает, что бог — огонь или рыбак,

тому, кто смотрит на пустырь, не замечая, как

сидит на камне человек, тот самый, что сказал:

все это фенечка, пустяк, не верь своим глазам —

другой, хороший бог, в другом, нешуточном раю,

тебе подарит всю любовь, всю ненависть свою.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Сидит на камне человек пред мэрией Москвы.

Убог и наг. Ему нет дела до людской молвы.

Дорогу видит пред собой, а сверху — облака.

Но где ж деревья присмотрел? Он не в себе слегка?

И где химчистка, детский сад? А школу где узрел?

Пусть книжный магазин «Москва» он разглядеть сумел,

скосив свой вывернутый взгляд направо по Тверской,

но Белорусский как вокзал увидел наш герой?