Они говорили, говорили и говорили, и каждое «быть может»,«возможно», «вероятно» или «с другой стороны» заставляло Спархока сильнеестискивать зубы. Все это были бесплодные рассуждения, чистой воды догадки,которые двигались по кругу и не приводили к цели. Он сидел в стороне отостальных, сжимая в пальцах бледно-золотистый локон, и волосы, как живые, снеясностью обвивали его пальцы.

Конечно же, во всем был виноват он сам. Ему не следовалоразрешать Элане отправляться в Дарезию. Впрочем, дело было не только в этом.Элане всегда грозила опасность, и все из-за него – из-за того, что он Анакха.Ксанетия говорила, что Анакха непобедим, но она ошибалась. Анакха был так жеуязвим, как всякий женатый мужчина. Женившись на Элане, он тотчас подверг ееопасности, опасности, которая будет существовать, покуда она жива.

Ему вообще не следовало жениться на ней. Конечно, он любилее, но разве можно было из любви подвергать ее опасности? Спархок мысленнопроклинал свою слабость, которая помешала ему отвергнуть эту нелепую идею, едваЭлана заговорила о ней впервые. Он солдат, а солдатам нельзя жениться– особенно немолодым, покрытым шрамами ветеранам, у которых за плечамислишком много лет и слишком много битв и которые успели обзавестись такимколичеством врагов. Может быть, он – старый эгоистичный дурак? Отвратительныйпрестарелый развратник, который поспешил воспользоваться ослеплением влюбленноймолоденькой девушки? Элана объявила, что умрет, если он ответит ей отказом, ноСпархок-то знал, что этого не случится. Люди умирают от меча или от старости –но не от любви. Ему следовало рассмеяться ей в лицо и отвергнуть ее нелепыйприказ. Потом он устроил бы ей подходящий брак – подобрал бы ей в мужьякакого-нибудь молодого красивого дворянина с хорошими манерами и болеебезопасным занятием. Если бы он сделал это, сейчас Элана была бы в Симмуре, ане в руках безумцев, колдунов-отступников и чужих богов, для которых ее жизньне значит ровным счетом ничего.

А они все говорят, говорят, говорят. Что проку тратитьслова? Выбора все равно нет. Спархок исполнит все указания, потому что от этогозависит жизнь Эланы. Остальные, конечно, станут спорить с ним, и эти споры тольковыведут его из себя. Самое лучшее, пожалуй, взять Беллиом и Халэда и потихонькуускользнуть из Материона, не давая им шанса свести его с ума бессмысленнойболтовней.

Точно свежий весенний ветерок коснулся его щеки, и что-томягко ткнулось в ладонь, оторвав его от мрачных мыслей.

– Не своей волей прерываю я твои размышления, о сэррыцарь, – проговорила, извиняясь, белая лань, – однако нее хозяйкамоя желает говорить с тобою.

Спархок дернулся, изумленно озираясь. Он уже не сидел всиней гостиной, в Материоне, и голоса друзей растаяли, сменившись негромкимшорохом волн, набегающих на золотистый песок. Его кресло стояло на мраморномполу храма Афраэли на зеленом островке, что драгоценным изумрудом лежал посредиморя. Мягкий ветерок веял под радужным небом, и древние дубы, окружавшиебелоснежный храм, тихо шелестели.

– Ты позабыл меня, – упрекнула Спархока кроткаябелая лань, и в ее влажных глазах блеснула печаль.

– Никогда я не позабуду тебя, – ответил он. –Я всегда буду помнить тебя, о нежное созданье, ибо я люблю тебя всей душой, какполюбил с первой нашей встречи. – Цветистые слова сами, непрошеные,срывались с его губ.

Белая лань счастливо вздохнула и положила ему на коленибелоснежную головку. Спархок погладил ее белую выгнутую шею и огляделся.

Богиня-Дитя, облаченная в белое и окруженная сияющим нимбом,как ни в чем не бывало сидела на ветке ближайшего дуба. Она поднесла к губамсвирель и извлекла из нее коротенькую, почти насмешливую трель.

– Что ты затеяла, Афраэль? – окликнул ее Спархок,умышленно отбрасывая изысканные слова, которые так и просились на язык.

– Я подумала, что тебе захочется поговорить, –ответила она, опуская свирель. – Тебе нужно время для самоуничижения?Может быть, дать тебе хлыст, чтобы ты мог всласть себя побичевать? Спешитьнекуда, отец. Это мгновение будет длиться столько, сколько я захочу. – Онавытянула испачканную травяным соком ножку, ступила в пустоту и хладнокровноспустилась по несуществующей лестнице на мраморный пол храма. Усевшись на пол,она скрестила ноги и вновь поднесла к губам свирель. – Надеюсь, музыка небудет помехой твоим мрачным размышлениям?

– Чем ты, по-твоему, занимаешься? – сердитоспросил он.

Афраэль пожала плечами.

– Тебе отчего-то хочется наложить на себя эпитимью, авремени на это у нас нет. Я не была бы богиней, если бы не могла исполнятьодновременно несколько желаний, не так ли?.. Сыграть твою любимую мелодию?

– Ты что, шутишь?

– Ничуть. – Она извлекла из свирели новую трель.Мгновение Спархок свирепо смотрел на нее, затем сдался.

– Мы можем поговорить?

– Ты уже пришел в себя? Так скоро? Поразительно.

Он обвел взглядом остров.

– Где находится это место? – с любопытствомспросил он.

Богиня-Дитя пожала плечами.

– Там, где я захочу. Я повсюду ношу его с собой.Неужели ты всерьез помышлял об этом, Спархок? Ты и вправду собирался схватитьБеллиом, взять за шиворот Халэда, вскочить на спину Фарэна и помчаться разом вовсе стороны света?

– Вэнион и остальные только говорят и говорят, Афраэль,а разговоры ни к чему не ведут.

– Ты посоветовался с Беллиомом об этой своей блестящейидее?

– Это мне решать, Афраэль. Элана – моя жена.

– Какой ты храбрый, Спархок. Ты принимаешь решение,касающееся Беллиома, даже не спросив совета у него самого. Отец, пусть тебя необманывает его вежливость. Она – всего лишь следствие архаической речи. Беллиомне станет делать ничего, что сочтет неверным, как бы сильно ты ни жалел себя, аесли ты будешь упорствовать, ему, чего доброго, вздумается сотворить новоесолнце – в шести дюймах от твоего сердца.

– У меня есть кольца, Афраэль. Приказы отдаю я.

Афраэль расхохоталась ему в лицо.

– Спархок, неужели ты и впрямь веришь, что кольцачто-то значат? У них нет никакой власти над Беллиомом. Это была лишь уловка,скрывавшая то, что он обладает разумом, – а также волей и собственнымицелями. Если он не захочет подчиняться кольцам, он не подчинится, и дело сконцом.

– Тогда зачем же ему нужен я?