Так, например, сравнение рисунков лошадей позволяет проявиться поначалу ремесленной униформе. Плавно изменяющиеся, схематично прорисованные задние конечности, еще больше подчеркнутые при помощи стереотипной смены цвета, выдают не напрямую художественную одаренность (напротив, относительно голов уже раз отваживались на эксперимент); и когда в конце концов на полосной иллюстрации 24 обнаруживается парящий в воздухе конь императора, кажется, подтверждается подозрение, что большинство этих лошадей, в особенности на “дорожных иллюстрациях”, формально было заимствовано с некоторого образца. Однако, если сравнить полные жизни изображения скачущих друг на друга лошадей на рисунке турнира иллюстрации 34, тогда не останется больше сомнений в том, что здесь приложило руки большее число художников. Наконец, это проявляется и при сравнении батальных рисунков (на страницах 10, 13, 14, 18, 19, 21, 22, 28 и 30). Интересно уже то, что рыцари, обычно представленные в походе стереотипно в сферических шлемах (небольшое исключение только на страницах 29 и 31), здесь носят шлемы крайне различных форм, а именно: на всех батальных иллюстрациях, из которых и здесь можно заключить о наличии общего образца или «направляющего рисунка» (Richtbild), далее при изображении отдельных деталей снова проявляется несомненная качественная разница. Трудно обозреваемой суматохе на рисунке 14 и злополучному тройному нападению немецких рыцарей с мечами на, по-видимому, без сопротивления скачущих напрямик брешианцев на рисунке 13 противостоят живо волнующие сцены рисунков 18 и 21, которые выделяются не только благодаря эффекту развевающихся попон (что также пробовалось и на рисунке 13), но вообще выдают более свободное обращение с художественными возможностями. Наконец, тщательно прорисованная батальная сцена на рисунке 28, единственная, в которой император принимает непосредственное участие и размахивает мечом, показывает, что не только отдельные поверхностные битвы, но и переливающаяся через край суматоха сражения могут быть убедительно изображены.

Имена мастера этой иллюстрированной хроники и его помощников неизвестны. Мы можем только с уверенностью сказать, что рисунки должны были появиться еще при жизни Балдуина, то есть до 1354 года, поскольку можно заметить на полях исправления, сделанные рукой самого Балдуина (на рисунках 23 и 33, на репродукции они неразличимы), так что более чем вероятно иллюстрированный цикл датируется тридцатыми или сороковыми годами четырнадцатого столетия, где-то около 1340 года.

Неоднократно предполагаемое участие художника в римском походе представляется нам сомнительным. Несомненно, верно, что иллюстрированная хроника сообщает о многих деталях, которые могли быть известны только очевидцу, и исправление к рисунку 22b, изображающем битву Балдуина с одним из Орсини, и замечание к рисунку 27а о героическом поступке Дж.Барбьера (J.Barbier) показывают, что заказчик хотел натуралистической точности в деталях. Однако именно при этом условии констатация того, что все короны были изображены неправильно (ср., разъяснения к иллюстрациям 9b и 24b), говорит против предположения, что художник сам принимал участие в римском походе, поскольку как участник он, естественно, знал бы правильные формы и попытался бы передать их по возможности правдоподобно. Также необходимо допустить, что художник, который старался передать гербы немецких участников с наибольшей точностью, передал бы верно и итальянские гербы, если бы они были бы ему известны; но ему как участнику римского похода, по меньшей мере, некоторые эмблемы должны были бы запомниться; однако же он вынужден был прибегнуть к помощи чистой фантазии или использовать гербы, хотя и не соответствующие действительности, но все же довольно оправданные в смысловом отношении (Орсини (Orsini) — медведь, Кресченти (Crescenti) — полумесяц).

Диковинная растительность рисунка 7, приводимая в качестве аргумента того, что художник принимал участие в походе, очень похожа, например, на растительность Клостербургской «Biblia Pauperum», написанной почти в то же самое время, и может быть найдена у Джотто; также с полным правом можно поставить под вопрос, бесспорно ли то, что крайне наглядный рисунок евреев на полосной иллюстрации 24 действительно мог бы быть нарисован только очевидцем. То, что многочисленные сцены этой иллюстрированной хроники представляют совершенно определенные события и особенно в деталях также натуралистически точны, не может и не должно быть повергнуто сомнению; именно в осуществимости непосредственного переживания, возможной из-за этого, состоит особое очарование многих этих миниатюр. Но не объясняется ли эта близость к событиям только тем, что художнику были даны совершенно точные указания относительно отдельных рисунков, а, возможно, даже и устные или письменные описания отдельных эпизодов с точной характеристикой деталей, которые он затем выполнил так хорошо, как он был способен? Некоторые неточности в очевидных само собой разумеющихся вещах, которые не получили достаточного объяснения в формальном намерении художника, могли бы быть так поняты. Мы знаем, что курфюрст Балдуин собственноручно «исправлял» иллюстрированную хронику, поэтому привлекательно предположить его содействие как рассказчика также и при расположении и исполнении отдельных деталей.

В конце концов, на вопрос о том, какая цель ставилась перед этими рисунками, нельзя с уверенностью ответить. Иллюстрированная хроника была присоединена к одной из больших Балдуинеад (Balduineen) и подходит к этому тому точно по формату. Следовательно, не было бы никаких оснований приписывать какую-либо другую задачу этим иллюстрациям, кроме введения в большое собрание документов курфюрста. Иллюстрированный цикл, наконец, является не только хроникой римского похода императора Генриха, которая в собрании документов Трирского курфюрста занимала бы слишком странное место, но и памятником Балдуину Люксембургскому. Об этом мы еще будем говорить. В любом случае последовательность иллюстраций такая, какая она есть, имеет значение. Возможно, что вопрос о каком-то ином предназначении никогда бы и не был поставлен, если бы Иоанн из Виктринга (Johann von Viktring) в своей завершенной в 1341 году Liber certarum historiarum не сообщил, что архиепископ Балдуин «велел искусно и великолепо изобразить в своем дворце почти все деяния своего брата» (omnia pene gesta fratris in palatio suo egregie et artificialiter valde depinxit). Предполагалось, что под этими рисунками можно подразумевать только большую настенную живопись во дворце архиепископа Трирского, о которой тем не менее не дошло никаких свидетельств, и затем делался вывод, что иллюстрации Балдуинеума должны были быть, скорее всего, набросками к этой (утраченной) настенной живописи. Именно в полосной иллюстрации 10, выполненной покрывной краской, предполагалась возможность распознать полностью разработанный в цвете эскиз этой живописи. Эта мысль соблазнительна. Не было ли это в высшей степени странно, что об этих один над другим расположенных 73 рисунках, занимающих такую значительную поверхность на стене и выдающихся уже своим объемом, должно было быть остаться одно только это сообщение? Нет никакого основания сомневаться в надежности Иоанна из Виктринга, и для того, что он должно быть только слышал об этом плане, его данные слишком определенны. Однако не должно ли спросить, были ли эти рисунки вообще предусмотрены