Я немного зависла.

— Брачный возраст… это что?

Значит, тот белобрысый — принц Леронии? Может, при первой встрече я и была не в себе, но от меня не укрылось, что он вовсе не мальчик, а молодой красивый мужчина лет двадцати, не меньше. Сомневаюсь, что он еще не достиг брачного возраста!

— Ариан из рода ледяных драконов, — объяснил Марциус. — Они очень щепетильны в выборе пары, а брачный возраст у них отсчитывается с того момента, как ледяной встретит суженую. Иногда на это уходят годы, а иногда столетия. Нашему регенту уже триста лет, но суженой он так и не встретил.

— А Ариану сколько?

Вопрос вырвался быстрее, чем я успела его задержать. А имя белобрысого принца приятно прокатилось по языку, заставив ёкнуть сердечко.

Ох, глупая, глупая Злата! Забудь про него!

— Сто двадцать пять. Редко какой человек умудряется столько прожить, но для дракона он очень юн.

Возраст Ариана меня впечатлил. Но Марциус прав, этот дракоша не выглядел умудренным старцем. А вот заносчивым балбесом — вполне.

Я перелистывала книгу, рассматривала гравюры, читала и задавала вопросы. Марциус неторопливо рассказывал о Леронии и других странах, о королевствах и королях, об интригах, битвах, предательствах и любви. Я слушала, и история этого мира проходила передо мной чередой ярких полотен…

Вскоре проснулся альфин и вновь жалобно потребовал еду и питье. Пришлось разжевывать ему мясо и заталкивать в клюв. А с водой оказалось сложнее. Я вынуждена была поить его изо рта, по-другому не получалось.

Малыш пил жадно, его мягкий клювик не причинял мне беспокойства. Насытившись, он вновь засыпал, и так несколько раз.

Холаф только диву давался: из меня получилась прилежная мать. Марциус молча наблюдал, но я видела одобрение в его серых глазах, в уголках которых лучиками собирались морщинки.

Этот старик точно знает больше, чем мне говорит. Особенно в том, что касается моего появления в этом мире. Но как я ни пытала его, почему пять наследных принцев решили провернуть запрещенный ритуал и призвать Феникса и почему эта мифическая огненная птичка выбрала меня, он молчал. Точнее, сказал, что со временем я сама все узнаю.

Ну ничего, у меня еще будет шанс устроить «дяде» допрос с пристрастием. Не люблю, когда меня используют вслепую. Раньше такого не позволяла и теперь не позволю.

* * *

Наконец мы добрались до Градовца — маленького городка, который по меркам этого мира считался довольно крупным. Торговля тут кипела полным ходом. Мимо нас сновали с шумом обозы и нагруженные телеги.

Возле рынка мы с Холафом распрощались. Он приехал сюда, чтобы закупиться нужным товаром, и был рад, что смог добраться так быстро.

Марциус предложил пройтись по местному рынку, раз уж мы сошли с телеги возле него. Мол, что он ни в чем не уступает столичному. К тому же именно в эти дни здесь проходила ярмарка, на которую съезжались торговцы со всех уголков страны.

— Нам нужно нанять транспорт на завтра, а сделать это лучше всего здесь, на ярмарке. А потом найдем место для ночлега. У меня есть на примете один постоялый двор, — сказал он, задумчиво поглаживая бороду. — При хорошем раскладе завтра к вечеру будем уже в столице.

Я немножко побаивалась туманного будущего, но решила не думать о нем. Чему быть — того не миновать, ведь так? Зачем же я заранее буду нервничать и переживать? Лучше окунусь с головой в шум и гам разношерстной ярмарки и чуждого мира, что отныне станет моим!

Улыбаясь во все тридцать два и придерживая птенца, сопящего у меня за пазухой, я двинулась вдоль торговых рядов.

И чего тут только не было! Продуктовые лавки, лавки с деревянной и глиняной посудой, с изящными ювелирными украшениями, сувенирами ручной работы…

Круглую площадь рынка окольцовывали крытые нарядные магазинчики, привлекающие своими вывесками. На витринах лежали книги, великолепные, сверкающие на солнце клинки, красивая ткань. Всего не перечесть. Над рынком стоял галдеж и крики зазывал. В воздухе разливался аромат свежей сдобы, корицы и ванили, такие знакомые и аппетитные, что у меня в животе заурчало.

Марциус тронул меня за плечо, предостерегая от опасности. Я поняла, что, заглядевшись по сторонам, едва не налетела на небольшую лавочку, за которой стояла опрятная женщина. Она продавала горячие пирожки с начинкой и блестящие, словно лакированные, булочки.

Запах свежей выпечки ударил мне в нос. Усилием воли я отвела глаза и проглотила слюну. Денег у меня не имелось.

— Голодная? — усмехнулся маг.

Не дожидаясь ответа, он подошел к торговке и купил кулек пирожков с ливером, к моей и альфины радости. Удивительно, но детеныш с удовольствием слопал начинку, похожую на печеночный паштет. За что я тут же дала ему прозвище Паштет. Или просто Паша.

А что? Миленькое такое прозвище.

Мы сели на скамейку за углом, подальше от любопытных глаз.

— Нир Марциус, как вы узнали, что это именно я освободила полукровку? — спросила, подумав.

Этот вопрос не давал мне покоя. Где же я прокололась?

— Магия всегда оставляет следы, запомни это. Простым людям их не увидеть, а вот магам это сделать несложно.

— Поня-я-ятно, — протянула, жуя пирожок. Все оказалось просто донельзя! А я-то уже целую теорию заговора состряпала.

— Хорошо. Но как вы догадались, что наш спаситель и есть мой должник? Даже я не сразу поняла!

— Еще в деревне я слышал, что сбежавший — полукровка, наполовину горгулья. Отсюда и силища в нем, и необычайная скорость, и ловкость. Он следовал за нами от самой деревни. Таился как мог, бесшумный и незаметный. Ни ты, ни Холаф его не заметили, и это немудрено, но у меня есть парочка своих секретов.

— Можно узнать, каких?

Старик усмехнулся:

— Я почувствовал в нем магию воздуха. Издавна горгульи обладают ею, только у этого парня она пассивная.

— Да, он говорил, что не может летать…

Я задумалась, продолжая машинально жевать пирожок.

— Послушайте, если он такой сильный, почему тогда не мог освободиться от цепи, почему терпел побои односельчан? Ведь он мог их остановить!

— Видимо, боялся.

— Он? Боялся?!

Я хотела возразить, но вдруг вспомнила один момент. Когда в ту ночь я приблизилась к полукровке, чтобы освободить, то почувствовала исходящий от него страх. Он настолько привык к грубому обращению, что растерялся перед заботой незнакомого человека. Это естественная реакция — бояться нового, ранее не испытанного, неизведанного.

При всей его огромной физической силе Хармс оказался полон страхов. Боялся остаться без дома, без роду и племени, без людей, которых знал. Боялся, что его выгонят из деревни, и поэтому терпел унижения.