— О, пся крев… — крякнул плечистый.

— Добрый день, пан капитан, — выдавил натянутую улыбку сухой, как вяленая вобла, поляк, сносно изъяснявшийся по-русски. — Гражданская милиция, командир группы поручик Сенкевич, — неумело козырнул он. — Выполняем директиву Польского комитета национального освобождения и воеводского коменданта Комаровского о выселении неблагонадежных лиц немецкой национальности. Это же немцы, пан капитан, — кивнул он на примолкших женщин. — Вражеская семья. У этой седой паршивки муж работал на фашистов, да и дочь их — того же поля ягода. Проживают вдвоем в огромной квартире, в то время как наши люди ютятся по лачугам большими семьями…

— Неправда… — забормотала светловолосая особа. — Иисус свидетель, это неправда… Мой отец, Ганс Беккер, работал директором стекольного завода, он не был нацистом, он давал людям рабочие места, спас несколько евреев… Это старый завод, он уже 140 лет выпускает изделия из хрусталя и стекла… Он умер два года назад, иначе мы смогли бы доказать свою правоту… Это наше законное жилье, нам больше некуда пойти…

— Смотри-ка, по-русски чешет, — удивился третий милиционер. — Она точно в СС работала, пан поручик, я эту породу арийскую за версту чую… Да о чем нам с ними разговаривать?

— Господи, я никогда не работала в СС… — простонала женщина. — Мы всегда держались в стороне от войны и политики…

— Разрешите продолжать, пан капитан? — деловито осведомился Сенкевич. — Хватит им уже, пожили, как короли…

— Вам, похоже, незнакомо понятие «законность», панове, — нахмурился Павел. Он мог бы говорить и по-немецки, и по-польски, но предпочитал «великий и могучий». — И следование вредным, непродуманным приказам не избавит вас от ответственности. Немедленно вернуть ключи этим гражданкам и навсегда забыть дорогу к их квартире! Я ясно выразился?

— Но как же, пан капитан? — растерялся Сенкевич. Скулы у мужика свела судорога. — У нас есть приказ…

— Мне плевать! Хотите поговорить об этом в отделе Смерша? Я могу устроить. Данная семья находится под опекой советской контрразведки, и я требую навсегда избавить нас от вашего присутствия! Свободны!

— Слушаюсь, пан капитан…

Поляки, надутые, как индюки, отступили к машине. Большинству прохожих происходящее, похоже, понравилось. Аплодировать не стали, но дружелюбно улыбались. «Ну, и что я делаю? — недоуменно подумал Верест. — Проснулось в конце войны чувство милосердия и сострадания? Не самые уместные, надо признаться, чувства. Придется доложить по инстанции», — решил он.

Пожилая женщина затолкала вещи в чемодан, растерянно посмотрела на офицера. Блондинка ей что-то сказала, и обе кинулись благодарить.

— Спасибо вам, товарищ офицер… — захлебывалась блондинка. — Я не знаю, что бы мы делали, если бы не вы… У этих людей нет ни совести, ни сочувствия! Они считают, что если поляки страдали, то и все без исключения немцы теперь обязаны страдать! Но мы не нацисты, нам тоже несладко при них жилось… Святой Иисусе, как мы вам благодарны… Это моя мама, — спохватилась женщина, — Магда Беккер, она всю жизнь занимается шитьем одежды… Меня зовут Линда, мне 32 года…

— Вы неплохо освоили русский язык, Линда, — похвалил Павел. — Наверное, неспроста?

— У меня способности к языкам, — смутилась женщина. — Окончила лингвистическое отделение университета Лейпцига… Знаю русский, польский, английский, немного французский… Я работала в библиотеке при соборе Иоанна Крестителя, потом пришли люди из городской администрации, мобилизовали меня работать переводчицей в пересыльных пунктах и фильтрационных зонах… Но я не имела с этими структурами ничего общего, — быстро добавила она, — я всего лишь переводчица…

«Можно представить, сколько мути у нее в голове и какой должна быть выдержка», — подумал Павел.

Он подхватил чемоданы, отнес в дом, поставил на площадке первого этажа. Что-то благодарно щебетала пожилая Магда, прижимала руки к сердцу. Он не стал заходить в квартиру, лишь мысленно прикинул — жилплощади в этих домах наверняка приличные. Двоим действительно многовато. Если такая здоровая парадная…

— Хотите, мы с мамой вас чаем напоим? — предложила Линда.

— Спасибо, Линда, некогда, — отклонил предложение Верест. — Надо идти.

— Осторожнее идите вдоль дома, — предупредила она. — От него куски отваливаются и прохожим на головы падают. Позавчера на соседа из второго подъезда часть стены свалилась — в больницу увезли. Человек пожилой, скончался, кирпич голову проломил… Спасибо вам огромное, — в третий раз повторила Линда и вздохнула: — Только все равно этим ничего не исправить. Не сегодня, так завтра придут, в итоге все равно нас выселят. От отца осталась хорошая квартира, разве они откажутся от такого лакомого куска в уцелевшем доме? — В голубых глазах заблестели слезы. — Наверное, нашей нации еще долго придется отдуваться за преступления нацистов…

— Не волнуйтесь, они не посмеют, — заверил Павел. — В крайнем случае идите в комендатуру, попросите найти капитана контрразведки Вереста. Мы решим вашу проблему…

Он сам не верил своим словам. Кто он такой, в конце концов? Ему что, больше всех надо? Весь несчастный мир собрался осчастливить?

Павел поспешил попрощаться и запрыгал по монументальным ступеням…

В центре города оставалось немало уцелевших зданий. Он свернул с улицы, вернулся переулком на Альтенштрассе. «Преемственность поколений» явно прослеживалась — гарнизонная комендатура располагалась в здании, где некогда был штаб немецкого гарнизона, а Смерш — в крыле, ранее облюбованном абвером и гестапо. Пехотинцев во дворе был явный переизбыток. Крупнокалиберный пулемет за мешками с песком, грузовой и легковой транспорт на стоянке. Часовой на входе долго всматривался в протянутый документ, недоверчиво сверял фотографию с оригиналом.

— Не устраивает? Амбулаторную карту принести? — не выдержав, усмехнулся Павел.

— Проходите, товарищ капитан, — вернул удостоверение боец. — Отдел контрразведки на втором этаже, в конце коридора.

Наследие мрачных времен еще не извели: вычурные готические барельефы, характерные следы на стенах в местах оторванной свастики. В здании были высокие потолки, широкие коридоры, массивные дубовые двери. Из кабинета начальника отдела вылетел смущенный человечек с рулоном бумаги под мышкой, мельком глянул на Павла, заспешил прочь.

— Входи, — снисходительно махнул рукой, прекратив материться, невысокий плотный подполковник, явно не привыкший голодать. Он носил короткий френч без ремня, широкие галифе. — Позволь, угадаю… — Подполковник прищурился, смерил посетителя оценивающим взглядом и кивнул: — Капитан Верест?..

— Так точно, товарищ подполковник, — козырнул Павел. — Прибыл, согласно приказа, из Ударной армии.

Мужчины обменялись рукопожатием.

— Садись. — Подполковник указал на стул, сам сел напротив. — И не прыгай всякий раз, когда я поднимаюсь, усвоил? Подполковник Шалаев Павел Максимович. Тезки мы с тобой.