Энтони обычно занимался с девушкой игрой на пианино около часа, а затем разрешал ей перебраться в кресло и отдохнуть. Он сам садился за инструмент и начинал играть. Ах, как великолепно он это делал! Едва его пальцы касались клавиш, как он преображался. На людях мистер Глор держался, словно натянутая струна, сдерживая свои чувства и эмоции, но, когда слышалась музыка, его сдержанная показная холодность растворялась.

Он виртуозно умел передавать через мелодию человеческие чувства. Клавиши от его касаний как будто плакали и смеялись, музыка то накатывала, нагоняя страх, то звучала нежно и успокаивающе, словно ласкала душу. На лице музыканта в это время отражались тени эмоций. Казалось, он пытался спрятать их, но они проявлялись в едва уловимых движениях кончиков губ, в подъёме бровей или трепетании ресниц.

Если у Кристиана лицо было слишком подвижным, и все чувства явно читались на нём, то у мистера Глора, словно была маска, которая становилась чуть прозрачнее, когда он пропускал через своё сердце музыку. Зато пальцы Энтони выдавали его с головой. Они жили какой-то своей жизнью, становясь то гибкими, нежно ласкающими клавиши, то жёсткими, отбивающими по ним чёткий ритм.

Амелия любовалась тем, как он играет. Она словно зачарованная впивалась взглядом в уверенные движения рук и в глаза музыканта. Ах, почему же он сдерживает себя? Ей так хотелось увидеть каким будет лицо Энтони в моменты страсти, радости или печали без этой «маски». Человек, который так тонко чувствует музыку, наверняка так же остро может ощущать и проявлять свои чувства.

Иногда, пока тётушка Шарлотта сладко посапывала в кресле, им удавалось поговорить. Делать это приходилось почти шепотом под музыкальное сопровождение, но у Энтони был острый музыкальный слух, и он понимал слова девушки, даже когда она говорила очень тихо.

Сначала их тайные беседы касались только музыки. Мистер Глор говорил, что Амелия лучшая его ученица и очень талантливая потому, что она хорошо чувствует любую мелодию, пропускает её через своё сердце. Энтони уверял, что если девушка будет стараться, то талант себя проявит.

Амелия жаловалась, что очень устаёт от подготовки к балу и сильно нервничает. Тогда мистер Глор стал рассказывать о том, как сам посещал балы, пока их семья не разорилась. Девушка из его историй узнавала светскую жизнь изнутри с её тайнами, интригами и лицемерием.

Преподавательница по этикету миссис Флетчер требовала от Амелии только знания правил, а Энтони делился практическими навыками, которые могли пригодиться неискушенной в светских хитростях дебютантке.

Через несколько дней Амелия так сдружилась с мистером Глором, что не заметила, как стала делиться с ним своими душевными переживаниями. Она всё ещё сомневалась, что нравится Кристиану. Ей было сложно понять его «мужское» поведение, и разъяснить его поступки смог бы только другой мужчина.

Мистер Глор успокаивал Амелию, говорил, что она очень мила, и Кристиан наверняка влюблён в неё. А то, что парень не проявляет своих чувств, говорит только о его природной скромности. Нужно всего лишь дать ему время для того, чтобы он поборол робость и начал действовать. Энтони умел говорить убедительно. После разговора с ним Амелии становилось легче на душе.

Наконец, наступил знаменательный день. С самого утра дверь в дом Ричардсов не закрывалась. Слуги, лакеи, портные, модистки – все они носились туда-сюда, словно на пожаре. Амелию дёргали во все стороны одновременно, одевая, сооружая причёску, поучая как себя вести. Собраться на бал было не простым делом. В комплект одежды входил и корсет, и тонкая рубашка из батиста, которая надевалась под него, и накрахмаленные панталоны, и нижняя шелковая юбка, и турнюр. Затем одевалось само платье и украшения, а к ним прилагались сумочка, веер и карне. Амелии было душно и утомительно. Хотелось вырваться и бежать, куда глаза глядят, но она собрала всю волю в кулак и стойко терпела, молясь про себя и успокаиваясь тем, что скоро этот кошмар закончится.

После обеда, на котором девушка от волнения не смогла проглотить ни кусочка, стали собираться в дорогу. Путь предстоял неблизкий. Наконец сборы тоже закончились и экипаж отправился в путь. Мистер Ричардс был в белоснежной рубашке с высоким воротником, в жилете и фраке. На голове его красовался цилиндр, на шее платок, скреплённый заколкой с бриллиантом. Тётушка в платье цвета морской волны выглядела лет на десять моложе. Амелия, как и положено дебютантке, облачилась в белое. Плечи её были открыты, причёску украшали полураспустившиеся бутоны роз, в ушах покачивались маленькие изящные серьги с россыпью изумрудов, а на шее – кулон.

Всю дорогу Амелия провела словно в оцепенении. Она боялась лишний раз пошевелиться или вздохнуть в тугом корсете, и даже не слышала о чём говорят отец и тётка. Дом графа Сэвила казался настоящим дворцом. Все окна огромного трёхэтажного здания сияли огнями. Вдоль дороги, ведущей к нему, тоже горели фонари. Прибывающие экипажи даже учинили небольшой затор, и Ричардсам пришлось слегка поволноваться, прежде чем они смогли подъехать к входу.

Гости поднимались по широкой лестнице, где у дверей их встречала сама хозяйка дома – графиня Сэвил. Выглядела она великолепно. С годами графиня не потеряла красоту и изящество. На ней было алое платье со шлейфом, расшитым золотыми нитями, высокую причёску украшала диадема с рубинами, по плечам струилась полупрозрачная накидка, концы которой развевались на ветру, как фантастические крылья.

Графиня так радушно приветствовала Ричардсов, словно они являлись её лучшими друзьями. Последовал взаимный обмен светскими любезностями. Дебютантку представили леди Сэвил. Они обменялись несколькими фразами, и, хоть девушка сильно робела, у неё получалось отвечать на вопросы хозяйки дома толково и внятно. Графиня осталась довольна собеседницей и сказала, что желала бы чаще видеть девушку в своём доме.

Затем леди Сэвил переключила своё внимание на мистера Ричардса. Отец Амелии не раз бывал на званых вечерах и в совершенстве освоил правила изысканных бесед. Пока не закончилось «расшаркивание», Амелии пришлось, скромно потупив взгляд, топтаться рядом. К счастью, это длилось недолго. По лестнице поднимались ещё гости, и графине пришлось переключить внимание на них. Ричардсам было позволено пройти внутрь помещения.

Лакей проводил их в главный зал, залитый ослепительным светом. Здесь был оркестр, играла лёгкая музыка. Зал был огромным, с колоннами, с лепниной по стенам и потолку, с лакированным блестящим полом. У Амелии даже дух перехватило от такого великолепия.

У входа в зал гостей встречал сам граф с двумя сыновьями. Он был немного грузным, но чрезвычайно подвижным и разговорчивым.

– Вот он, злодей! – радостно закричал граф, подходя к ним, широко расставив руки. – Как ты мог, друг мой, скрывать такую жемчужину взаперти?! Ах, какая красавица! Мисс Ричардс, я просто очарован! Несказанно очарован! Можно было не тратиться на такое огромное количество свечей, вы своей красотой ослепили всех присутствующих! Посмотрите, как остолбенели мои сыновья!

Он рассмеялся, крайне довольный своей шуткой. Амелия почувствовала, что её щёки пылают. Никогда ещё в жизни ей не пели таких дифирамбов. Казалось, что взоры всех присутствующих обращены к ней. Сыновья графа тоже выказали девушке своё почтение. Генри, старший из них, был внешне очень похож на отца – такой же светловолосый, с грубоватыми чертами лица, и являлся как бы молодой и более стройной версией графа.