сказала: — Идемте.

Они пробрались сквозь вокзальную толпу.

На вокзале была грязь и вонь. Толкались мешечники, по углам валялись какие-то люди, производившие впечатление мертвецов.

За Марьей Степановной приехал на вокзал ее брат Степа, молодой красный командир, веселый и красивый. Приехал он на автомобиле, чем окончательно пленил Петю.

Степа сел рядом с шофером и, поймав взгляд Пети, крикнул:

— Иди сюда ко мне на колени.

Петя всю дорогу дрожал от радости, а Катя молчала, подавленная огромностью города.

Автомобиль гудел, и люди с санками шарахались от него, бормоча проклятия. Был ясный морозный день.

Степа и Марья Степановна жили в одной комнате, разделенной пополам ситцевою занавескою.

Степа поставил самовар и, угощая гостей своим пайковым хлебом, шутил с Петей.

Тот все время сидел у него на коленях, играл его удостоверениями, а один раз даже, к ужасу Кати, потянулся к револьверу, которого однако ему не дали.

Марья Степановна просила брата навести справки о Варваре Петровне Глуховой, на что тот промычал что-то выражающее большое сомнение в успехе поисков. У Кати от этого мычания опять тоскливо стало на сердце.

После чая Катю и Петю уложили спать. Их сильно укачало в дороге и они заснули крепким сном, как только добрались до подушки.

Кате опять приснился адресный стол. Человек, сидевший за столом, приветливо улыбался, и лицо его было очень знакомо. Да ведь это таинственный монах — Карасев. Катя довольна. Она спрашивает, как найти тетушку, и тот сейчас же пишет ей на бумажке адрес. Катя хватает бумажку хочет прочесть и… просыпается.

В комнате уже стемнело.

Петя спал рядом с Катей. Ни Степы, ни Марьи Степановны не было. Очевидно, они ушли по делам. Кате вспомнилось, как она бывало просыпалась вот так же в Тополянске и ждала… отца с матерью. И ей опять захотелось плакать.

Она встала и подошла к окну. Крыши, крыши, бесконечные белые крыши, кресты с золотыми цепями, трубы, какие-то башни. Какой огромный город!

Вечером Степа вернулся и сказал, что он подал в адресный стол заявление. Ему некогда было дожидаться, велели приходить завтра утром.

Мечты об адресном столе не обманули Катю. Тетушка нашлась, и Степа сам вызвался свезти к ней племянницу и племянника.

IX. МОСКОВСКАЯ ЖИЗНЬ

КОГДА Варвара Петровна узнала, что перед ней стоит ее племянница, она в первый момент не проявила никакой радости. Она продолжала со страхом поглядывать на военного, но вдруг, должно быть, уловив в его взгляде недовольство такою ее холодностью, она кинулась к Кате и Пете и стала целовать их и тискать, громко при этом восклицая:

— Милые вы мои… птенчики золотые… ангелочки… радости мои…

Рвач воспользовался суетою и, покосясь на Степу, быстро вышел.

Уходя, он пробормотал:

— Не буду мешать трогательной встрече близких родственников.

Степа тоже поднялся, очевидно, удовлетворенный проявленной радостью.

— Ну, я свое дело сделал. Могу уходить.

— Спасибо вам, товарищ… большое вам спасибо…

— Ну, чего там… Хорошо что вас-то нашли. По адресному столу. Порядок у них замечательный.

— Это только при советской власти такой стал порядок… При царизме этого не было…

Степа поцеловал Петю, кивнул Кате и Варваре Петровне и вышел. Хлопнула дверь, автомобиль взвыл, загудел и скоро замолк вдали…

— Это кто же вас привел?

— Один военный, Марьи Степановны брат…

— Какой Марьи Степановны?

— Сестры милосердия… Мы сюда на санитарном поезде приехали…

— А где же родители-то остались…

— Они…

Катя осеклась. Но тут же она проглотила слезы и сказала твердо.

— Они… неизвестно где.

— Как неизвестно?

Катя начала рассказывать.

Варвара Петровна слушала и, чем дальше, тем больше хмурилась.

— Что ж, и денег у вас с собою нету?.. И продуктов?

— Нету!

— А на что же вы жить собираетесь?

Катя покраснела.

— Может быть, в работе какой-нибудь я вам смогу оказать помощь.

— Да ведь теперь голод… А его чем я кормить буду. Вот горе, вот горе… Всегда Коля с Верой ко мне плохо относились… Всегда норовили мне неприятность сделать. Народили детей, а я теперь их корми… Вот горе…

— Можно?

В комнату вошел Рвач.

Он подмигнул Варваре Петровне.

— Отлегло. Уехал. Я там за углом стоял… Фрукт. Так вас, стало быть, с семейной радостью… Уа, уа… Ррр… Фррр…

Он стал строить рожи и кривляться перед Петей, но тот спрятался за спину Кати и не был расположен к шуткам.

— Да, уж радость… Кормить да одевать…

— Тсс…

Рвач кивнул на окно.

— Он им, видимо, покровительство оказывает… Еще опять приедет.

Но Варвара Петровна окончательно разворчалась.

— А коли он им покровительство оказывает, так пусть он их и кормит, а я не при чем… Чем я их прокормлю?..

— Это действительно…

Рвач при этом скроил дурацки-сочувственное лицо и ткнул пальцем в подушку.

— Сами, можно сказать, голодаете, мамаша.

Варвара Петровна рассердилась.

— А ты зачем пришел?.. Тебя кто звал?..

— Я, конечно, уйти могу…

Но сказав так, он взмахнул рукой, и брильянт на одну секунду блеснул перед глазами Варвары Петровны.

Та сразу успокоилась.

— Да сиди уж… если пришел…

Она опять обернулась к Кате.

— Ну, а делать ты что умеешь?

— Шить умею… стряпать немножко…

Наступило молчание.

В окно стукнул комок снега. Метель расходилась не на шутку.

— А по-моему, мамаша, вы напрасно так волнуетесь. Девица эта, насколько я вижу по ее лицу, вполне смышленный элемент… Она и в нашем деле помощь оказать может.

Какую помощь?..

— А вот какую…

Он хотел сказать что-то, но промолчал… Потом подошел к Варваре Петровне и стал шептать ей на ухо. Кончив шептать, он самодовольно отошел и ущипнул Катю за щеку.

Но Варвара Петровна с сомнением покачала головой.

— Боюсь я все-таки этого дела…

— Да чего тут бояться… Бояться нечего… Стало быть, в общем, мамаша, вы согласны компанию начать?

— Согласна-то согласна…

— Ну, то и хорошо. Я к вам на-днях зайду почтение свое засвидетельствовать.

Он нахлобучил длинноухую шапку и ушел, посвистывая.

— С двумя детьми жить в комнате… Вот горе-то, — опять заворчала Варвара Петровна, — и где я вас уложу, где я вас усажу!

— Вы, тетя, не беспокойтесь.

— Поневоле забеспокоишься…

— Вы только скажите, а я все сделаю, приготовлю…

— Вы сегодня-то ели?

— Ели!

— А я еще хочу, — пробурчал Петя.

— Ну вот. Я так и знала… Да ведь голод в Москве… Поймите вы это…

— Это он так говорит, — смутилась Катя, он сыт.

— Нет, я не сыт…

— Да ведь ты сейчас чай пил с хлебом у Марьи Степановны.

— Еще хочу.

Варвара Петровна со вздохом подошла к столу, порылась в каком-то мешке и вынула кусок черного хлеба.

— Ну, ешь…

Петя сел на