кто же кроме рыцаря-крестоносца, достоин стоять в карауле возле престола Господня?! Может, я ошибаюсь, но мне казалось, что некоторые начинали улыбаться. Вы когда-нибудь видели, чтобы человек, потерявший вчера ногу или руку, сегодня уже улыбается? Я видела. Я ободряла тех, кого относили на операционный стол помощники доктора фон Штюке, медведеподобные Викул и Зенон.

— Душу, — говорила я, — Душу невозможно отрезать! С рукой или без руки, с ногой или без ноги, но вы останетесь рыцарем Христовым! С такой же гордой, отважной душой, бесконечно преданной Господу нашему. И не может быть, чтобы не было за это воздаяния! А то, что претерпите муки — такие ли муки Господь наш терпел?! Укрепитесь духом и взывайте к милости Божьей! И не оставит Он вас.

Наверное, помогало. Во всяком случае, не раз я ловила на себе благодарные взгляды тех, кто прошёл операцию. Укрепиться духовно — это многое значит. По себе знаю.

Между тем, доктор фон Штюке не ошибся. Сегодня раненых и увечных было больше, чем за все предыдущие четыре дня. Мы все с ног сегодня сбились. Весь день непрерывно неслись истошные крики из операционной. Весь день мы выносили полные корзины отрезанных им конечностей после операций. И доктор фон Штюке мрачно предположил, что раненые и увечные ещё и ночью будут и завтра будут. И послезавтра. И ещё больше, чем сегодня.

Вы знаете, страшную вещь я сейчас скажу! Не знаю, насколько это верно, но наши раненые говорили, что поляки, сразу после победы, пошли по полю битвы с мизерикордиями в руках. Это такие тонкие, узкие кинжалы, их ещё «кинжалами милосердия» называют. Ну, к примеру, когда рыцарю нанесли такой удар булавой по голове, что вмяли кусок шлема прямо в голову. Явно, что после такого рыцарь не жилец. Оставлять его жить — это только продлевать его мучения. Но рыцарь закован в броню! Пока эту броню снимешь, ещё больше рыцаря измучишь. Вот тогда и применяют мизерикордию. Она проникает между сочленениями брони или в шлем, в прорези для глаз. И обрывает ненужные муки рыцаря.

Вот только поляки пошли по полю не для подобного милосердия. Они резали всех раненых, оставшихся лежать на поле! Всех. И кого можно было спасти и кого нельзя, без разбору. У рыцарей есть старинная, освящённая веками, практика выкупа пленных. Казалось бы, на поле боя валяется много легкораненых рыцарей, за которых можно получить очень даже солидный куш. Не в этот раз! В этот раз всех без жалости резали. Без сострадания. В этот раз свирепствовал его величество кинжал. Повторюсь, это я говорю с чужих слов. Может, раненые преувеличивали? Потому что пациенты доктора фон Штюке всё прибывали и прибывали. Откуда бы, если всех раненых добили? А может, нашими пациентами были те, кто получил ранения в начале битвы и успел отойти в тыл? Потому и спаслись? Как бы то ни было, работы у нас с каждым днём прибывало. И каждый пациент был по-своему уникален.

[1] …и ему приспичило. Любознательному читателю: происхождение слова «приспичить» выводится от слова «спица», а вовсе не от «спички». То есть, приспичило — это так прижало, словно спицей в одно место колет.

Глава 4. Ангел. Который не ангел

Дождевые капли — это слёзы ангелов, которые они льют с небес, чтобы смыть с нас наши грехи.

Дэн Браун.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 23.07.1410 года. Вечер.

Я, помнится, говорила, что работы в госпитале у нас прибавилось? Я очень смягчила выражение! Работа навалилась на нас, словно огромный валун, который непременно надо удержать, напрягая все силы, на краю пропасти, иначе он сметёт всех в бездонную пучину.

Раненые прибывали уже не десятками, а чуть не сотнями. Крики из операционной почти не стихали, разве что, ближе к ночи. Матушка Терезия выделяла теперь не шестерых, а двенадцать сестёр, и всё равно, мы с ног валились от усталости. А ещё было организовано ночное дежурство, а ещё… а ещё… В общем, это была умопомрачительная круговерть.

И каждому нужно было помочь.

Особенно мне запомнился один случай.

Я как раз притащила свежую охапку соломы и укладывала её в комнате для умирающих, когда услышала громкие голоса в операционной. И это было странно. Обычно оттуда слышались только душераздирающие крики. Я не выдержала. Так и быть, потом лишний раз покаюсь в грешном любопытстве отцу Иосифу, но я должна на это посмотреть! И я тихой мышкой скользнула к дверям.

Первое, что мне бросилось в глаза — это огромный рыцарь, казалось, заполняющий собой всё пространство. На его фоне терялись и доктор фон Штюке, и его пациент, лежащий на операционном столе, и даже братья Викул с Зеноном.

— К чёрту все операции!! — гремел басом незнакомый рыцарь, — Ты мне ангела спаси!!

— Сумасшедший! — подумала я про себя, — Как это доктор фон Штюке может спасти ангела? И от чего он может его спасти?

— Ради Бога, Гюнтер! — поморщился доктор, — Дай мне ещё пять минут! Я уже подрезал мышцы в нужных местах, ещё пять минут, и я извлеку у него из рёбер стрелу. И потом я займусь и тобой и твоим ангелом и вообще, кем тебе захочется!

— Какая ещё стрела?! — совсем рассвирепел тот, кого назвали Гюнтером, — Разве настоящий рыцарь-крестоносец будет обращать внимания на какую-то стрелу?!

С этими словами он безмятежно протянул руку и хрустнул обломком древка стрелы, торчащего из рёбер пациента.

— Теперь мне потребуется не пять, а семь минут! — вздохнул фон Штюке, — мне же надо наконечник извлечь! А он, скользкий, зараза! За обломок древка стрелы было бы ловчее ухватиться…

— Наконечник?! — возмущённый, густой голос рыцаря, казалось, достигает самых отдалённых уголков замка, — Всего-то?! Подожди!!!

Могучие пальцы рыцаря воткнулись прямо в рану. Бедняга, лежавший на операционном столе, закатил глаза и потерял сознание. А рыцарь сосредоточенно поковырялся в ране, ухватил там что-то и с силой рванул руку назад. В пальцах сверкнул зазубренный наконечник.

— Вот! — небрежно отбросил Гюнтер кусок железа в сторону, — Теперь ты свободен?..

— Теперь не семь, а десять минут, — пожал плечами фон Штюке, — Теперь ещё обработать рану внутри от той грязи, которую ты занёс туда своими пальцами.

— Иоганн!!! — голос рыцаря загремел с такой силой, что я зажала уши, — Иоганн фон Штюке!!! Ты издеваешься надо мной?!

— Ну, ладно, ладно… — нехотя ответил фон Штюке и кивнул головой своим помощникам, — Займитесь братом Манфридом. Там несложная работа осталась.

Потом поднял страдальческий взгляд на Гюнтера:

— Ну?.. Что такого с твоим ангелом?

— Вот! — Гюнтер