свет без нижней юбки?! Позор, позор!!! Впрочем, были отдельные нижние юбки для зимы и для лета. Для зимы — на тёплой, шерстяной основе.

Глава 3. Милосердная сестра

Каждый милосердный поступок — это ступень лестницы, ведущей к небесам.

Генри Уорд Бичер.

Земли, принадлежащие Тевтонскому ордену, замок Мариенбург, 22.07.1410 года. Вечер.

Уже ранним утром следующего дня мы узнали, кто прискакал вчера в Мариенбург на взмыленных лошадях. Крестоносцы. Отряд крестоносцев, спасающихся от полного уничтожения, после ужасающего поражения на поле битвы, между деревеньками Танненберг, Людвигсдорф и Грюнвальд. Мы проиграли! В это невозможно было поверить, но мы проиграли! Господь не внял нашим молитвам. Видно, слишком много грехов и мерзостей скопилось на этой земле, что Господь всемогущий отвернул от нас лицо своё…

После утрени расходились все притихшие, подавленные, и я явственно слышала, как шмыгала носом сестра Агнесса. Но, молчала. Очевидно, как и я, во всём положившись на промысел Божий.

Разумеется, к доктору фон Штюке я пошла не одна. Сперва матушка собиралась отправить нас троих, но теперь, в свете последних событий, отправила шестерых. Распределив работу по монастырю среди оставшихся. Вы же помните, что мы своё хозяйство притащили с собой?

Доктор фон Штюке помощи обрадовался, и сказал, что ночью ещё приезжали рыцари. Некоторые раненые. Ну, положим, тем кто нуждался в помощи, он её уже оказал. Но он ожидает новых пациентов! И чем дальше, тем больше. И у него не останется времени следить за выздоравливающими. Вот эту-то задачу он с удовольствием возложит на наши плечи! Никто из нас не возражает? Вот и славненько!

И доктор повёл нас в госпиталь, что в Среднем замке.

— Здесь, — показал он нам рукой, — Здесь я делаю операции. Помогают мне брат Викул и брат Зенон. Ваша работа тут, разве что, после операций кровь замыть… Ну, ещё отрезанные руки-ноги вынести и закопать. Да! Ещё приносить чистую воду, кипяток или ещё, что понадобится. Но, в основном, мы тут справимся сами.

Я посмотрела на могучих братьев Викула и Зенона и уверилась — справятся. Эти, если понадобится медведю операцию провести, и с медведем справятся. Викул с Зеноном будут медведя на столе держать, чтоб не шелохнулся, а доктор фон Штюке будет оперировать.

— Сюда, — продолжал доктор фон Штюке, открывая дверь в соседнее, пока ещё пустое помещение, — Сюда будем помещать таких больных и раненых, над которыми медицина бессильна. Только всемогущий господь Бог наш будет решать, выживет тот человек или нет. Увы, бывают ситуации, когда никакой врач даже пытаться вмешаться в судьбу человека не станет. Иначе, ещё хуже навредить может. Сюда будет ежедневно приходить священник и соборовать умирающих. А также отпевать уже умерших. Вашей работы здесь тоже немного. Разве что, если священник попросит что-то помочь.

А основная ваша работа будет тут! — доктор открыл ещё одну дверь и я увидела комнату, наполовину заполненную охапками сена, на которых были расстелены покрывала. А уже на покрывалах метались в полубреду несколько человек. У каждого что-то было перевязано чистой тряпицей: у кого рука, у кого нога, у кого плечо или голова…

— Не всё просто! — доктор закрыл дверь, — Вы должны точно помнить мои наставления по каждому больному! Кому можно пить, а кому нельзя, кого можно кормить, а кто должен воздержаться от любой пищи. Но каждого должны утешить, ободрить, вытереть пот и слёзы, по возможности облегчить страдания. Надо объяснять?

— Справимся! — за всех ответила мать Жанна, — Чай, не в первый раз…

И она позволила себе еле заметную улыбку.

Ну, не знаю! Для кого-то не в первый, а для кого-то впервые в жизни! Впрочем, на самом деле всё оказалось, и вправду, не сложным. Хотя, да, непривычным. И порой… как бы это сказать… щекотливого свойства.

Видите ли, посреди того помещения стояло ведро. Нет, не с водой. Ведро с водой, а точнее, вёдра с водой, стояли чуть в стороне, недалеко от входа. А это ведро стояло посередине. Чтобы со всех сторон было одинаковое расстояние. Догадались?

Ну, да, отхожее ведро. Одно на всех. И, когда оно наполнялось, наша задача была отнести его и вылить. И помыть.

Нет, не в этом проблема. Два-три первых раза преодолеть глупую брезгливость и потом идёт привычным образом. А дело в том, что не все раненые могли удержаться на ногах возле того ведра. Уж очень они ослабели, бедняги, после операции. Были и ходячие, которые сами ходили в отхожее место. Это в конце коридора, там всё очень хитро устроено, так, что ваши испражнения попадают прямо в поток подземной реки и уносятся прочь. Даже мыть достаточно один раз в день. Но были и такие, которые попросту не могли дойти до конца коридора. Таких приходилось поддерживать за плечи, пока они делали свои дела возле отхожего ведра. Ой, вы не представляете, как я смущалась, когда это приходилось делать мне! Ну, как же! Я поддерживаю здоровенного, слегка пошатывающегося от упадка сил мужика, а он в это время мучительно пытается попасть струёй в ведро. Вроде, надо бы лицо в сторону отвернуть, или хотя бы глаза отвести, но он же тогда точно промахнётся, зараза такая! А мне за ним мыть… Опять же, не то, чтобы грязная работа, а просто времени жаль. Столько их в это время стонут, просят промокнуть им пот со лба чистой тряпочкой! А у меня руки, прошу прощения, по локоть в нечистотах. Сперва бежать отмывать надо.

Но и это полбеды! Есть такие, которые вообще встать не могут. На этот случай придумана такая штука, вроде небольшой, плоской лодочки. С локоть размером. С одной стороны ручка приделана, а другой край слегка затуплен, не острый. Отдалённо соусник напоминает. Мне мать Жанна в первый же день показала, как этим пользоваться. Подводишь эту лодочку одной рукой больному между ног, держа за рукоять, а другой рукой берёшься за мужское достоинство и опускаешь внутрь. И держишь, пока журчит. А потом опрокидываешь содержимое всё в то же ведро.

Вроде ничего хитрого, и даже делать можно прямо под покрывалом, не обнажая, так сказать, на всеобщее обозрение… Но вы представляете, как это: взять мужское естество в руку и держать?! Мне, будущей монашке?!

В первый день мне делать этого, благо, не пришлось. И во второй тоже. Хотя уже появлялись серьёзно покалеченные. И я постепенно привыкала ко всему этому: к крикам, стонам, брызгам крови, к хриплому: «Пи-и-ить! Пи-и-ить!», к отхожему ведру, к предсмертному бреду, к внезапному жару у больных,