бережно снял со своего плеча человека, висевшего кулем и не подававшего признаков жизни, — Вот он, мой ангел!

Клянусь, до этого времени я не обратила внимания, что у него на плече кто-то есть! Настолько этот Гюнтер был… громаден. Настолько он заполнял собой всё пространство. Отвлекая от прочих деталей. Тем более, что одет этот человек был в странное белое одеяние, наподобие нижней рубахи, сам бледен, как полотно, а на плечах Гюнтера был плащ крестоносцев, тоже белый. Похоже, что с доктором случилась та же история. Во всяком случае, он явно удивился бездвижному телу.

— Ну-ка, ну-ка… — забормотал он, профессиональным взглядом окидывая нового пациента и начиная простукивать его кончиками пальцев, — Та-а-ак… Поверни-ка его спиной ко мне! Угу-м… А руки-ноги целы?

— Откуда мне знать?! — зарычал Гюнтер, — Ты врач, ты и смотри!

— А… кто его? И как это случилось?

— Я расскажу тебе, как это случилось!!! — громыхнул Гюнтер, но тут же понизил голос, — Я тебе расскажу!

Когда началась битва, я был в левом крыле войска, под командованием самого Фридриха фон Валленрода! Того самого, кому доверили знамя великого магистра! Против нас стояли татары и литвины. Ох и ударили мы на них! Ну, ладно, первые ударили на нас они. Мы в них пальнули из бомбард, а они полезли на нас. Да, всё без толку! Это как туча мошкары налетает на корову. Вроде и досаждают, и корова вынуждена хвостом отмахиваться, но ведь, не сожрут же они её?! Так и тут. Подождал-подождал фон Валленрод, да и скомандовал нам атаку. И наша тяжёлая конница пошла. Сперва шагом, держа строй, потом лёгким галопом, потом шире, шире, шире… И обрушилась всей мощью!

Эх, Иоганн! Жаль, что тебя не было с нами! Такого больше вовек не увидеть! Более десяти тысяч тяжеловооружённых всадников! Тебе приходилось бросать в воду камешки? Видел, как мелкими брызгами разлетается вода, когда такой камешек плюхается в реку? Вот такими же брызгами разлетелся от нас противник! Э-эх..

— Я упрашивал лично великого магистра! — сумрачно процедил фон Штюке, — Но тот не дал мне благословения…

— И правильно сделал! — горячо возразил гигант Гюнтер, — Кто бы сейчас раненых на ноги ставил? То, что я сказал, это же я не в укор! Это потому, что я в рассказах не силён. Мне не описать в подробностях того, что я видел. Э, да ладно! Другие распишут. В цветах и красках. А мы, после того, как опрокинули литвинов, разбились на отдельные отряды. Кто за литвинами погнался, кто на русские полки напал, в общем, кто куда. А почему — нет? Боевую задачу выполнили? Выполнили! А дальше, по рыцарским обычаям: кто больше себе военной добычи захватит!

Лично я повернул в бок польским войскам. Благо, опрокинув литовцев, мы удачно оказались у них во фланге. И если бы вся наша тяжёлая конница повернула к полякам всей массой… Совсем по-другому всё закончилось бы… Эх!.. Что теперь рассуждать…

В общем, лично я искал встречи с кем-нибудь из прославленных польских рыцарей. Ну, знаешь, пусть не с Зындрамом из Машковиц, он-то положим, не в бой лез, а войсками управлял, но хотя бы с Кшоном из Козихглув, с Лисом из Тарговинска или с Пашеком Злодзей из Бискупиц. А что? Разве не знаменитые воины? И, конечно, победи я их, и слава мне и добыча! В смысле, доспехи. А такие воины в чём попало не ходят. Особенно хотелось бы мне встретиться, скажем, со Сташеком из Харбимовец, который, говорят, в полном рыцарском вооружении через двух коней мог перескочить, или с Завишей Чарным, который на одном из турниров двадцать рыцарей подряд с коней ссадил, да так и уехал непобеждённым, или с Повалой из Тачева… Ну, Повалу и без моих слов все знают[1]. Короче, есть среди поляков достойные противники! Вот я и рыскал по всему полю. Но, не повезло. Не то, чтобы никого не одолел. Одолел, и многих… Но не тех, с кем хотелось бы сразиться, а так, мелкота…

Еду я значит; на левом плече щит, в правой руке секира, вокруг кони ржут, люди кричат, раненые благим матом орут, стрелы посвистывают… красота! Как там, поэт сказал? Музыка боя, поэзия битвы? В общем, всё, как я люблю, как рыцарю и любить положено. И тут — на тебе! Засада из арбалетчиков в кустах! Там и кустов-то на том поле — раз-два и обчёлся, а гляди-ка, нашли укромное место.

Между нами — самый подлый народ! Во-первых, из низкого сословья; настоящий рыцарь если арбалет в руки и возьмёт, то только на охоте, но никак не на поле боя. Во-вторых — ну что это за схватка, за сорок, шестьдесят, а то и за сотню шагов? Где рыцарская доблесть, где отвага? Где сила на силу? Где глаза в глаза, чтобы видеть, как враг кровью захлёбывается, когда ему меч в грудь всадил по самую рукоять? Ничего подобного!

И вот я разворачиваю коня, чтобы, значит, убедиться, красна ли у этих арбалетчиков кровушка, а они по мне залпом — шарах!

Даже не скажу, сколько их в кустах сидело, с десяток — так точно. И целый десяток арбалетных болтов[2] в меня разом пустили. А я, признаться, даже щит не успел на другую сторону перекинуть. Чувствую правая ладонь онемела, секира из неё выпала. Гляжу — а с тыльной стороны стальной перчатки оперенье кровавится. Какой-то гад мою руку, прямо в перчатке, насквозь пробил. Да, не в том беда. А беда в том, что лошадку мою, Звёздочку… штук пять болтов, не меньше всадили, сволочи! Понятно: по лошади стрелять гораздо удобнее: не промажешь! Она только всхрапнула, бедная и рухнула, как подкошенная. Ну, и я вместе с ней.

Вскочил, перед глазами багровая пелена от злости, ну, думаю, сейчас я вас! Сперва ручки-ножки поотрываю, а потом буду ваши кишки себе на руку наматывать! Сейчас вы хлебнёте сполна, сейчас узнаете, что значит, когда рыцарь-крестоносец рассвирепеет!

Поднимаю глаза — мать пресвятая Богородица! Мчит прямо на меня польский рыцарь! Уже копьё для удара опустил. Уже удар нацелил. И понимаю, что это моё последнее мгновение жизни. Руки пусты, защититься нечем. Даже щит укатился, когда я с лошади падал. Уклониться? Глупо! Иоганн, вот скажи, ты смог бы промахнуться, когда уже приготовился к удару, а пеший воин уклониться пытается? Вот и я бы не промахнулся. Я помню, мальчонкой, лет одиннадцати, посадил меня батюшка на коня, дал в руки копьё, а на тонкой ниточке подвесил перстенёк с пальца. Ниточка качается,