Независимо от этих мер велено было написать в Константинополь русскому резиденту Ивану Ивановичу Неплюеву, чтобы он принес Порте на запорожское войско жалобу за то, что запорожцы, по слуху, имеют намерение оставить все указанные русско-турецкими трактатами места и поселиться у русских границ. Порта поэтому отнюдь не должна допускать запорожцев до приведения в исполнение их намерения, потому что «эти безпокойные и непостоянные люди и без того русскому купечеству много обид причиняют»[884].

Все эти распоряжения поставили запорожцев в крайне затруднительное положение, и тогда многие из них, не желая оставаться в войске, стали просить себе места для поселения в Малороссии. С 1-го по 17-е число июня принято было в городе Полтаве комендантом Чичериным 201 человек запорожских казаков, которые, по приводе их к присяге, отпущены были на житье в Малую Россию за реку Орель[885]. В числе таких поселенцев были: племянник бывшего кошевого атамана Константина Гордиенка и брат властного кошевого атамана Ивана Малашевича. Кроме больших куп приходили в города Малой России и малые кучки казаков по 10 или больше того человек. Некоторые из таких казаков, являясь в Малороссию, объявляли, что они вышли из Сечи для того, чтобы послужить несколько недель в Печерском монастыре и помолиться в нем Богу о своих грехах. Таковы были: Григорий Кулиш, Михайло Рубан, Тимофей Жила, шабельного дела мастер; Антон Волошин, Василь Читаевский и многие другие[886].

Между тем запорожские казаки и их кошевой атаман Иван Гусак, водворившись на месте Старой Сечи и прождав напрасно ответа из Петербурга, снарядили депутацию из двух знатных войсковых товарищей и тридцати человек казаков от каждого куреня и отправили их с письмами (около 20-го числа июня) к гетману Даниилу Апостолу. Депутаты были пропущены в город Глухов начальником украинского корпуса, богемским генералом русской службы, графом фон Вейсбахом.

Когда об этой депутации, а равно и о том, в каком большом числе стали являться запорожские казаки для поселения в малороссийские города, узнали в Петербурге, то на имя генерал-фельдмаршала князя Голицына вновь последовал императорский указ: запорожцев, будут ли они приходить с письмами или являться без писем, в таком многолюдстве и «такого знатного и явного» числа, как принял их полтавский комендант Чичерин, отнюдь в малороссийские города не допускать; от Самары же реки их вовсе отбивать, потому что те места по мирным русско-турецким договорам не должны быть никем заселены. Гетману Даниилу Апостолу приказывалось всех депутатов от войска и от кошевого атамана Ивана Гусака числом 30 человек выслать из города Глухова и немедленно за границу проводить, сказав им то, что и раньше объявлено было всем казакам, а именно: «принять запорожское войско в нынешнее время под область его императорского величества невозможно»[887].

Весть, привезенная запорожскими депутатами в Сечь, произвела там настоящий бунт. Казаки пришли в такое волнение, что грозили убить своего кошевого атамана Гусака. Тогда кошевой Иван Гусак, сильно испугавшись, тайно бежал из Сечи, взяв с собой 55 человек приближенных казаков. Оставив из своей свиты 50 человек в урочище Царекамышине (в 40 верстах от Царичанки), Гусак с пятью казаками прибыл в город Киев к графу фон Вейсбаху и объявил ему о своем намерении покинуть навсегда Сечь и поступить под высокую державу императорского величества. О положении запорожцев в крымских владениях и в старой, у Чертомлыкского острова, Сечи он передал такие подробности: «В новой Сиче от крымского хана было нам много притеснений: в прошлом 1727 году, в декабре месяце, калга-султан, стоя по реке Бугу, забрал на промыслах с две тысячи казаков, повел их в Белогородчину и там оказал хану некоторые противности; когда же пришел в Белогородчину сам хан, то он калгу схватил и сослал в Царьграде, а запорожцев, бывших при нем, одних разослал на каторги, других распродал, будто бы за то, что они с калгой бунтовали; а калга прежде говорил, что берет их по приказанию ханскому. Видя такое насилие, мы и стали советоваться, что лучше бы по-прежнему под державою его императорского величества в своей православной вере, нежели у басурмана терпеть неволю и разорение. Но когда мы забрали хоругви и клейноты, чтобы идти в старую Сечь, то старый кошевой атаман изменник Костя Гордиенко да Карп Сидоренко да другие стали нам говорить: для чего же нам из новой в старую Сечь идти? Нам и тут жить хорошо. Однако, они нас не могли удержать, да и не могли много говорить, боясь, чтоб их войском не убили. И чтобы от них больше возмущения не было, то мы взяли Костю Гордиенка и Карпа Сидоренка под караул и везли их под караулом до самой старой Сечи и, приехав туда, отколотили их палками и отпустили на свободу»[888].

Все полученные от Гусака сведения граф фон Вейсбах немедленно отправил к генерал-фельдмаршалу князю Голицыну в город Курск, присовокупив к ним известие о том, что с отходом Гусака из Сечи казаки выбрали кошевым какого-то полковника из товариства на Кошу.

По такому донесению князь Голицын послал приказ фон Вейсбаху задержать на некоторое время Ивана Гусака в городе Полтаве, а потом, для снятия с него подлинного допроса, прислать в город Харьков, куда князь намеревался вскоре приехать, оставивши Курск.

Граф Вейсбах немедленно отправил Гусака в Харьков и в то же время к 50 спутникам его, стоявшим у Царекамышина, послал сказать, что в силу государева указа, запрещающего всякому к российским форпостам приезжать, он не может их в Киев принять.

Между тем князь Голицын, сняв допрос с Ивана Гусака, вернул бывшего кошевого к гетману Апостолу и приказал оставить его с 6 казаками в городе Глухове впредь до особого указа из Петербурга.

Но гетман Апостол и без того находился в большом затруднении: при нем еще с апреля месяца проживали Антон Хмелевский, Стефан Козаревский и четыре человека запорожцев, прибывшие из Новой Сечи в Глухов и содержавшиеся на счет войскового скарба. Поэтому уже в октябре месяце гетман писал генерал-фельдмаршалу князю Голицыну запрос, как ему поступить с запорожцами, проживавшими в Глухове на иждивении войскового скарба. Сам от себя гетман подавал мысль, что можно было бы Ивана Гусака и других казаков, прежде него и с ним прибывших, по приведении их к присяге, или поселить в Малой России, или же отправить «в компанию на уполые места», только с Антоном Хмелевским, как с заграничным человеком, нужно было иначе поступить. Не получив, однако, никакой по этому поводу от генерал-фельдмаршала князя Голицына резолюции, гетман Апостол обращался с тем же вопросом ноября 11-го дня со всеподданнейшим челобитьем к императорскому величеству, дабы «его императорское величество повелел учинить определение и прислать указ о том»[889].