Что же касается света в лицо, нужно повернуть к самому сильному свету, какой есть и может оказаться полезным, ту часть, которую оперируют, за исключением той части, которую надо скрыть или которую неприлично показывать; таким образом то, что оперируется, должно быть помещено против света. Оператор же должен поместиться против оперируемого, не делая, однако, себе тени: в таком случае оператор будет видеть, а оперируемая часть не будет видна…

4. Ногти не должны ни выходить за края пальцев, ни быть короче их. Для действий надо хорошо владеть концами пальцев, в большинстве случаев указательным, противопоставленным большому, всей рукой в пронации, обеими руками в противоположном направлении. Когда расстояние, которое разделяет пальцы, велико, создается счастливое расположение пальцев и большой палец противостоит. Но порок, стесняющий употребление пальцев, имеется у тех, у которых с рождения или со времени роста большой палец привык лежать под другими пальцами. Нужно упражняться выполнять каждое дело той и другой рукой и обеими вместе (потому что они одинаковы), стремясь к тому, чтобы действовать хорошо, прекрасно, быстро, легко, изящно, удобно…

6. Помощники, окружающие больного, поддержат часть, которую нужно оперировать, так, как оператор найдет это удобным; они будут держать остальное тело в неподвижности, молчаливые, слушающие начальника».

Этот небольшой трактат определенно относится к сравнительно раннему периоду. Его автором считают Фессала, сына Гиппократа. Независимо от того, подлинен трактат или нет, в нем чувствуется влияние великого, самобытного учителя.

9—11. «О переломах», «О суставах», «О рычаге, или О вправлении суставов»; De fractis, De articulis reponendis, Vectiarius; Peri agmdn, Peri arthron, Mochiicon. Три этих трактата можно рассматривать вместе; первые два, явно написанные одним и тем же врачом, когда-то составляли одно произведение; третий (Mochiicon) – сокращенный пересказ тех разделов первого и второго трактатов, где речь идет о вывихах и смещениях. Во всех слишком много технических подробностей для широкой публики.

Подлинность трактатов никогда не подвергалась сомнению, и Гален поместил их в первую группу сочинений Гиппократа, самых подлинных. Как ни странно, некоторые античные комментаторы приписывали их не самому Гиппократу, а его деду, также Гиппократу, сыну Гносидика. Это подтверждает точку зрения, что хирургическая традиция была древней и что Гиппократ не был ее основателем; в лучшем случае он (если не его дед) упорядочил уже имеющиеся знания. Два главных труда, «О переломах» и «О суставах», разделены неотчетливо; в первом содержится много сведений (примерно четверть всего трактата) о вывихах и смещениях, во втором же имеются главы, посвященные переломам. Удивительнее другое. В обоих трактатах содержатся риторические куски, которых нельзя найти в лучших сочинениях Гиппократа. Впрочем, эти куски могут быть вставками редактора или педантичного ученика.

В трактате «О суставах» (первый отдел, п. 9) автор обсуждает массаж при последующем лечении вывиха и говорит о своем намерении посвятить массажу отдельную книгу; однако такая книга не была написана, а ссылка на нее содержится лишь в одном месте.

Комментарии к трактату «О суставах» написал Аполлоний из Китиона (I – 1 до н. э.). Этот комментарий приобрел большое значение благодаря своему содержанию. Рукопись, которая находится во Флоренции, представляет собой византийский список IX в. Список включает хирургические иллюстрации (например, способы вправления), которые могут восходить к временам Аполлония и даже Гиппократа. Иконография такого рода встречается очень редко, ведь копировать рисунки было гораздо труднее, чем переписывание текста. Поэтому при переписке иллюстрации часто выбрасывались. Благодаря же комментарию Аполлония у нас имеются очень четкие представления об античной практической хирургии.

Философия медицины; очерки

12. «О древней медицине», De prisca medicina, Peri archaies ietrices. Хотя перед нами древний трактат, примерно конца V в., он не мог быть написан автором «Священной болезни», «Диеты при острых болезнях» и «Эпидемий», так как слишком литературен по форме. Возможно, его сочинил кто-то из непосредственных учеников Гиппократа, не только врач, но и софист или ритор; он видел свой долг в том, чтобы защитить искусство врачевания в форме, приемлемой для его коллег.

Вначале автор трактата выражает несогласие с философскими домыслами в медицине, защищает «древнюю медицину», то есть научную, которую он противопоставляет философской.

Для того чтобы понять, какая пища полезна, а какая нет, как ее следует готовить и в каких количествах принимать для сохранения здоровья сильных или укрепления здоровья слабых, требовался большой опыт. Искусство врачевания – всего лишь усовершенствование искусства правильного питания. Открытия хороших врачей сродни открытиям древних диетологов. Им приходилось искать такие подходящие для больных пищу и питье (разведенную пищу, каши или отвары), которые восстанавливали бы здоровье, а не разрушали его окончательно.

Четыре качества (сухое и влажное, горячее и холодное) относительно не важны; скорее всего, важнее другие качества или добродетели, несводимые к числу 4. Речь идет о таких качествах, как сила, соленость, горечь, сладость, острота, кислота, влажность и многие другие плюс их бесконечные сочетания. Весьма примечательный всплеск медицинского здравого смысла, протестующего против преждевременной классификации.

В трактате разоблачаются безответственные гипотезы. Врач, по мнению автора, должен ограничиваться доступными и поддающимися контролю доказательствами; ему следует быть разумным и скромным.

Автор был знаком с Алкмеоном, Эмпедоклом, Анаксагором, но в основном его интерес к ним носит чисто технический характер. Его высокая оценка древней медицины способна ввести в заблуждение, ведь до Гиппократа можно говорить лишь об эмпирической медицине (и хирургии). Научной медицины тогда почти не было. Таких первопроходцев, как Алкмеон, часто сбивали с толку гипотезы пифагорейцев. Возможно, Алкмеон был слишком скромен для своих старших современников и слишком великодушен по отношению к своим предшественникам. Он нападал на философов, ранних рационалистов, но умалчивал о процветавшем в храмах шарлатанстве. Возможно, он не обсуждал суеверия (подобно тому как о них не говорят современные нам врачи), потому что считал их не относящимися к делу; или он считал, что суеверия недостойны даже его презрения. И его ссылка на плохих врачей, «которые составляют подавляющее большинство», подразумевала не шарлатанство, а некомпетентность.

Вот важное место в начале:

«Те, которые пытались говорить или писать о медицине, полагая в основание своей речи гипотезу о теплом и холодном, влажном и сухом или еще о чем-нибудь другом по их выбору, приводя к единству причинные начала людских болезней и смерти и предполагая для всего одно и то же начало или также и два, во многом, очевидно, ошибаются в том, что они говорят; но больше всего они достойны порицания за то, что допустили заблуждение в области искусства, которое существует на самом деле и которым все пользуются в делах весьма важных и в котором весьма чтут хороших практиков и мастеров. Есть, конечно, между этими мастерами