иные плохие, но есть другие весьма превосходные, а этого поистине не случалось бы, если бы медицинского искусства вовсе не существовало и если бы ничего в нем не было ни усмотрено, ни открыто, а все одинаково являлись бы здесь неопытными невеждами и все дело излечения больных находилось бы в руках случая. Но теперь дело обстоит иначе; и подобно тому, как в остальных всех искусствах мастера далеко между собой различаются как руками, так и умом, так точно бывает и в медицинском искусстве. Поэтому я со своей стороны не считал бы его нуждающимся в пустой гипотезе, как все те предметы, которые темны и сомнительны и о которых, если кто захочет говорить что-нибудь, по необходимости пользуется гипотезой. Так, например, если кто начнет рассуждать о предметах небесных или лежащих под землею, то, хотя бы он и говорил, что он знает, в каком положении эти предметы находятся, все-таки ни для самого говорящего, ни для слушающих не было бы ясно, правда это или нет. Ведь нет ничего такого, исходя из чего можно это знать точно… Но в медицине уже с давнего времени все имеется в наличности; в ней найдены и начало, и метод, при посредстве которых в продолжение долгого промежутка времени многое и прекрасное открыто, и остальное вслед за этим будет открыто, если кто-нибудь, будучи основательно подготовленным и зная уже открытое, устремится, исходя из этого, к исследованию. Напротив, тот, кто, отвергши и презревши все это, приступает к новому пути или способу искания и утверждает, что он открыл нечто, как сам обманывается, так и других обманывает; да и в самом деле это невозможно».

И далее:

«Говорят некоторые врачи и софисты, что не может знать медицинское искусство тот, кто не знает, что такое человек, и как он вначале явился, и из чего составлен, но что должно знать все это тому, кто намерен правильно лечить людей. Но речь их клонится к философии, как, например, у Эмпедокла и других, писавших о природе. Я же с своей стороны думаю, что все то, что сказали или написали как софисты, так и врачи о природе, относится не столько к медицинскому искусству, сколько к живописи. Я полагаю, что ясное познание природы заимствуется не откуда-либо, а только из медицинского искусства; но это можно узнать, если кто-либо правильно его обнимет, а пока этого не будет, далеко, мне кажется, отстоит он от этого; я же имею в виду историю такого рода: знать точно, что представляет собой человек и по каким причинам он возникает и все прочее. Тогда как вот что, мне кажется, всякому врачу необходимо знать о природе и приложить все свое внимание, чтобы узнать, если только он намерен выполнять свой долг: что представляет собой человек по отношению к пище и питью, а также и ко всему прочему и что от каждого может случиться с каждым. И не просто так: сыр – плохое кушанье, так как причиняет боль тому, кто его съел много, а какую именно боль, и по каким причинам, и какой части человека он не соответствует? Ведь существуют и другие многие кушанья и питья, приносящие вред, однако они действуют на человека не одним и тем же образом. Возьмем такой пример: чистое вино, выпитое в большом количестве, приводит человека в известное состояние, и все видящие это знают, что в этом именно обнаруживается сила вина и оно является причиной; но мы знаем также и то, на какие именно части человека оно преимущественно влияет. Вот я хотел бы, чтобы эта истина и во всех прочих случаях была так же ясна. В самом деле, сыр (так как мы взяли его как пример) не всем людям в одинаковой степени вреден, но есть такие, которые, наевшись его, ни в малейшей степени не чувствуют вреда; напротив, он тем, кому подходит, удивительно придает силы. И есть такие, которые с трудом его переваривают. Следовательно, природы этих людей различны. Различаются же они между собою по тому, что в теле есть враждебного сыру и что им возбуждается и приводится в действие; у кого влага этого рода находится в большем количестве и больше имеет господства в теле, то, естественно, таким людям сыр сильнее вредит. Но если бы сыр был злом для всякой природы человеческой, то, конечно, он вредил бы всем. Кто будет знать это, тот не будет страдать».

13. «Об искусстве», De arte, Peri technes. Этот короткий трактат начала эпохи Гиппократа был написан с целью доказать, что есть такая вещь, как медицинское искусство, и защитить врачей от различного рода клеветников. Возможно, автор трактата не был врачом; некоторые ученые склонны приписывать авторство Протагору или Гиппию. Подобные попытки, проистекающие из общего желания найти автора анонимного труда, бесплодны, ведь подкрепить их, кроме желания, нечем.

Из трактата можно понять, что во времена Гиппократа, как и в наши дни, находились те, кто плохо отзывался о врачах, говоря, что исцелением больные обязаны везению, удаче, что пациенты часто выздоравливают и без медицинской помощи, некоторые умирают в руках врача, а врачи отказываются лечить некоторые болезни. Первые три возражения содержат в себе значительную долю истины. Четвертое сегодня едва ли применяется; врачи больше не отказываются лечить безнадежных пациентов, хотя иногда жалеют о том, что им пришлось их лечить.

14. «О природе человека», De natura hominis, Peri physios anthrdpu, a также «О здоровом образе жизни», De salubri victus ratione, Peri diaites hygieines. Два эти сочинения объединены, потому что в античные времена составляли один трактат. Объединены они и в рукописях. Аристотель цитировал кусок из сочинения «О природе человека», который он предварил словами: «Полибий пишет следующее». На этом основании трактат приписывали Полибию, зятю Гиппократа. Подобное предположение правдоподобно; отчасти его подтверждал Менон.

Если рассматривать два труда вместе, они представляют собой не хорошо организованное целое, а скорее коллекцию отрывков, соединенных произвольно. Поэтому дискуссия об авторстве во многом бесплодна: авторов могло быть много. Менон, который приписывал главу 9 Аристотелю, а главу 3 Полибию, возможно, прав в обоих случаях. Начало «О природе человека» напоминает «О древней медицине»; есть сходство и с другими книгами, входящими в Корпус Гиппократа.

Самая важная часть книги «О природе человека» представляет собой дискуссию о гуморальной теории. Это единственное сочинение Гиппократа, в котором серьезно рассматривается гуморальная теория, в то время как в другом сочинении, судя по названию посвященном гуморам, «сокам» или «влагам», Peri chymon, о ней вообще не говорится. Автор спорит с философами, считавшими, что Вселенная создана из