счастье. Когда герой стихотворения «Счастье», вняв голосу «прошлых столетий», предполагает, что готовое счастье недвижно ждет его где-то вдали, когда он собирается поскакать, «чтоб, как возлюбленную, счастье умчать на скакуне своем», наша современность говорит ему:

— То, что ты ищешь, — пред тобой.

Вступи за счастье в бой горячий:

Зовется счастьем этот бой.

И я вступил на путь бойца

И нет пути тому конца.

(Перевод С. Липкина)

Мотивы «путь всадника», «движение — борьба», «счастье» мы находим в их органическом единстве в стихотворении «На мчащемся коне»:

С честью послужит скакун быстроногий

Только тому, кто стремится вперед.

Сила реки, сокрушающей скалы,

Лишь в неустанно бегущей волне…

Где бы в пути меня смерть не застала, —

Встречу конец на летящем коне.

(Перевод М. Петровых)

У тех, кто стремится ввысь, «сердцу никогда не знать покоя». И тем более не знает оно покоя у поэта. Этот традиционный мотив большой гражданственной поэзии, возникнув в одном из давних стихотворений Кешокова, с особой остротой прозвучал в его цикле «Стихи-стрелы», напечатанном весной 1963 года в «Правде». Четверостишье «Путь поэта» (снова путь!) представляет собой краткий диалог:

Умоляю сердце: бейся тихо, ровно —

На ухабах можно голову свернуть!

Отвечает сердце: — Разве я виновно?

Сам, поэт, избрал ты каменистый путь!

(Перевод С. Липкина)

Мольба о покое — здесь только риторический ход. Ибо в стихотворении «Сердце» (1955), перекликающемся, между прочим, с известным стихотворением Назыма Хикмета «Разговор с Лидией Иванной», мы слышали, как поэт воскликнул: «Так бейся, сердце, с яростной силой», бейся, откликаясь радостью на детский смех, на трудовые подвиги доярки или токаря, гори гневом против тех, кто грозит нам новой войной, испепели огнем ненависти невежду и клеветника, все то, что мешает нам идти вперед.

Чтоб мой народ сказал свое сужденье:

«Хорошим сердцем обладал поэт!»

Чтоб не во мне — в моем стихотворенье

Ты продолжало биться много лет.

(Перевод С. Липкина)

Если Кешоков предстал бы перед нами только как автор таких стихотворений, то и этого было бы достаточно, чтобы приковать к нему наше внимание: в этих стихах — мужественная декларация поэта и гражданина. И эта декларация конкретно воплощена в его стихах о делах и людях советской страны.

Глаз всадника, мчащегося в будущее, отличается острым зрением — и прямым и боковым. Он видит не только камни и пропасти на пути, но и лица и руки тех, кто расчищает этот путь и строит мосты. Всадник слышит добрые напутствия и сам воспевает тех, кто пролагает новые тропы к вершинам человеческого счастья.

Здесь и девушка шофер, молодая горянка, которая отныне так же свободно «жизнью своей правит, как управляет машиной». Здесь и «Заоблачные люди» (стихотворение так и называется), труженики высокогорного рудника Тырны-Ауз, люди орлиной породы, которые «стране добывают металл»; вот они спустились вниз «и переходящее знамя они получили и гордо на небо его увезли». Здесь и старая доярка, которая, презрев древнюю истину о том, что седина всегда умнее, пошла на выучку к своей бывшей ученице, ибо мудро рассудила: «Говорят: прибавляется жизни тому, кто новое в жизни стремится постигнуть».

С улыбкой и гордостью рассказывает поэт о старом колхознике-садоводе, который, увидев плакат, где под изображением седоусого человека была подпись «Мичурин», принял портрет последнего за свой собственный (тем более, что «по-кабардински все равно: «мичуринец» или «Мичурин»), считая совершенно естественным, что и он, честный рядовой труженик, достоин изображения на плакате («Плакат»).

Улыбка рассказчика характерна не только для этого стихотворения. Торжественно-романтический тон поэтических деклараций Кешокова, приподнятость некоторых произведений о строителях нового мира — это, наряду с лирико-философским раздумьем, лишь одна из тональностей его стихов. Трудно представить себе Кешокова и созданные им портреты современников без того любовно иронического тона, которым друг рассказывает о друге или отец о своих детях, тона, придающего особую теплоту изображению. Трудно представить этого поэта без его мягкого лукавого юмора. Столкновение старого и нового в быту и психологии людей дает ему для этого немало материала. Примечательно, что в отличие от многих писателей, показывающих, как старики борются против новшеств или принимают их после такой борьбы, кешоковские седоусые герои, не теряя своего традиционного горского достоинства, всегда молоды в своем приятии нового, спокойно примеряют его к себе, к привычному укладу и отдают предпочтение всему, что на пользу людям. А о молодежи и говорить нечего. Табунщик, получающий на высокогорном пастбище по радио весть о рождении сына; парень, который, не осмеливаясь сказать девушке о своей любви, по ночам тайком от нее пропалывает ее участок, даря ей тем самым лишние трудодни; колхозный радиотехник, который усердно развешивает репродукторы везде, куда посылают работать его любимую, чтобы легче было условиться о встрече, и которого в день свадьбы председатель шутливо благодарит за то, что из-за его любви ширилась радиофикация колхоза…

Поэзия Алима Кешокова сыграла большую роль в развитии кабардинского стихосложения, любовной и пейзажной лирики, драматической поэмы. С каждым годом крепнет его мастерство. С каждым годом ширится круг тем и жизненных явлений, охватываемых его произведениями. И сила поэта, пожалуй, не столько в предмете изображения, сколько в размышлениях по поводу увиденного. Кому довелось прочитать написанное еще во время войны стихотворение «Пушкин в ноябре 1941 года», навсегда запомнит не только образ погруженного в тяжелое раздумье и словно поседевшего («коснулся иней завитков из бронзы») Пушкина, мимо которого «спешат полки к заставе напрямик», но и вызванные этим стихотворением ощущение тревоги за судьбу русского народа и веру в его бессмертие. А уже после того, как вышел роман Кешокова «Чудесное мгновение», появились его стихотворения, которые свидетельствуют о непрестанно расширяющемся поэтическом горизонте их автора. Таково стихотворение «Мнимому Моцарту», полное горечи и гнева, произведение, где глубокая и многосторонняя тема пушкинского «Моцарта и Сальери» органически переплелась с традиционным «кавказским» мотивом дружбы и вероломства. Таково еще одно стихотворение из излюбленного поэтом цикла стихов о всадниках — «Всадник в красном башлыке», где народный образ взошедшего на востоке и движущегося над землею солнца приобретает очень емкий символический подтекст: «на границе тьмы и света — всадник в красном башлыке».

Можно сказать, что, о чем бы ни писал Кешоков, все его произведения, и утверждающие и обличающие, пронизаны любовью к человеку и зовут к борьбе за нового человека, строящего величественное здание коммунизма.

Войди же в него с открытым лицом,