— Стив, я… я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь достучаться до тебя. В тебе слишком много от головы, а не от сердца. Только сердце может понять, что иногда ложь может стать самой правдивой вещью, когда кто-то говорит от всего своего сердца. Стив, когда ты звонил мне из Парижа, мое сердце могло слышать какую-то часть тебя, чувствовать какую-то часть тебя, твоей натуры, которая беспокоит меня более всего и которая мне меньше всего нравится.

— И что же это? — агрессивно заявил Ренделл.

— Твой цинизм. Твой иррациональный, оборонительный, направленный на защиту самого себя цинизм. Возможно, что он тебя в чем-то и защищает, Стив, удерживает тебя от неприятностей и забот. Но ведь это еще и анти-жизнь, и она становится между тобой и жизнью, защищая тебя самого от глубокой, истинной любви. Личность без веры любить не может. Я слышала тебя, когда ты разговаривал со мной из Парижа. Я чувствовала, что ты вновь сомневаешься в подлинности открытия моего отца. Я видела, что ты теряешь то небольшое доверие, которого достиг ранее. Ты вновь становился тем самым Стивеном Ренделлом, который не может быть близок со своими родителями, женой, своим ребенком, с кем бы-то ни было. Перед лицом стопроцентных доказательств со стороны самых опытных и уважаемых ученых и исследователей Библии ты вновь пытаешься дискредитировать чудо, открытое моим отцом в Остиа Атика. В Париже, на Горе Афон ты всегда выискивал что угодно, для кого угодно, даже для Сатаны, лишь бы тот был согласен в оправдании твоего собственного цинизма. Что ж, я уже не могла воспрепятствовать и сопротивляться этому. Мне хотелось прекратить это. Не только ради собственного отца, поверь, но ради тебя самого. Поэтому я сказала тебе первое, что пришло мне в голову. Я вспомнила про настоятеля Петропулоса с Горы Афон. Я же печатала все письма, когда мой отец переписывался с ним. Но я ничего не знала про Гору Афон, потому-то так грубо и глупо солгала тебе. Да, я обманывала, я была готова лгать, говоря, что была на Горе Афон, говоря все что угодно, лишь бы отвратить тебя от уничтожения того последнего, что имело значение для твоего же существования. Все было так, будто тобой полностью овладела навязчивая идея сделать то, чего не удалось де Фроому — разрушить Воскрешение Два, дело жизни моего отца, новую добрую надежду для всего человечества и, наконец, наши личные отношения и твою собственную личность. Вот что я хотела предотвратить, Стив. Только мне это, очевидно, не удалось. Под влиянием импульса ты отправился на Афон, а когда отец настоятель не согласился с твоими сомнениями и поддержал нас, ты все равно почувствовал неудовлетворенность. Тебе и этого было мало. Хотя факты подтверждались снова и снова, ты все равно должен был продолжать свое дело. Не знаю, чего ты ищешь в этот раз. Но я же вижу, что эти фотографии тебе совершенно не интересны. Ты выискиваешь чего-то другого — что угодно — нечто, что скажет тебе, что ты прав, оставаясь неверующим, никому и ничему не доверющим. И мне нужно снова обманывать, лишь бы остановить тебя. И я буду обманывать тысячекратно, лишь бы прекратить твое саморазрушение.

Анжеле не хватало дыхания. Она выглядела совсем ослабевшей.

Она потянулась к его рукам, без слова ожидая его понимания.

Наконец она вновь заговорила:

— Стив, я люблю тебя. Я сделаю все что угодно, лишь бы ты любил меня… чтобы ты обрел веру, веру в меня и в то, во что верю я сама — в проект. С этой верой ты сможешь познать любовь, не только для меня, но и для себя самого. Возможно ли такое?

Ренделл глянул ей прямо в глаза.

— Такое возможно, — ответил он.

— И как же? Что я могу сделать для этого? Я же сказала, что сделаю все возможное, все, чего ты попросишь.

— Все возможное? — мягко повторил он. — Отлично. Я хочу, чтобы ты завтра взяла меня с собой в Рим.

— В Рим?

— Я хочу встретиться с твоим отцом.

— Моим отцом, — еле слышно повторила Анжела. — Для тебя это так важно?

— Я хочу встретиться с человеком, который открыл Слово. Я хочу показать ему фотографию, задать ему вопрос. Он последний, на самом конце линии. После того, как я встречусь с ним, я остановлюсь. Ведь именно этого ты хочешь, правда? Чтобы я остановился? Чтобы я обрел веру? Теперь все зависит от тебя, Анжела. Все в твоих руках. Ты отвезешь меня к своему отцу?

— И это… и это разрешит все сомнения относительно меня?

— Да.

Он глубоко вздохнула, задержала дыхание и только потом выдохнула.

— Хорошо, Стив. Это… это ошибка, но сделать ее необходимо. Завтра мы полетим в Рим. Ты встретишься с профессором Августо Монти. Ты встретишься с ним лицом к лицу. Возможно, это все и разрешит.

ПОСЛЕ ТОГО, КАК РЕАКТИВНЫЙ ЛАЙНЕР компании “Алиталия” рейсом из Амстердама приземлился поздним утром пятницы на полосе аэропорта Леонардо да Винчи неподалеку от Рима, когда они шли через поле к охраняемой карабинерами таможенной стойке и посту паспортного контроля, среди мыслей, посетивших Стивена Ренделла, по крайней мере одна была его удовлетворяющая.

Анжела доставила его сюда.

За ними следовал носильщик в голубой рубашке, несущий их чемоданы — свой ценный портфель Ренделл оставил себе — через стеклянный зал терминала аэропорта, заполненный шумными пассажирами и посетителями, до выхода из здания под гигантской металлической конструкцией. Здесь они поймали такси и проехали мимо огромной статуи бородатого да Винчи, мимо синих щитов, богато разукрашенных геральдическими символами Рима, мимо стендов, рекламирующих Пепси-Колу, Эфиопские Авиалинии, Телефункен, Оливетти, мимо зеленых зонтичных пиний и полей, на которых выращивали цуккини и брокколи, мимо продовольственного рынка, называемого Касса дель Меркато, мимо жилых домов пригорода Сан Паоло и стадиона для собачьих бегов Чинодромо, мимо разбитых колонн Форума и Колизея. И в течение этой получасовой поездки в гостиницу “Эксельсиор” Ренделла переполняло чувство нарастающего возбуждения.

Этот древний и вечно новый город, размышлял он, место, где все началось. Именно здесь, как и через столетия будут помнить люди, началось Воскрешение Два, где случилось новое воскресение веры. Именно здесь еще раз была дана надежда жалкому материалистичному миру. И все это станет возможным — а Ренделл молился про себя, чтобы это стало возможным — если последние мрачные сомнения будут стерты единственным человеком, который до нынешнего времени всех избегал.

Оставив Анжелу с ее вещами ожидать у входа в гостиницу, Ренделл поспешил в вестибюль, чтобы зарегистрироваться для однодневного пребывания. Как только он бросил чемодан в предоставленный ему номер 406, он тут же спустился вниз, забрав только портфель, к Анжеле, чтобы вместе с ней ехать на виллу семейства Монти, где таинственный профессор уже будет их ожидать.

Выйдя из гостиницы и пересекая внутренний подъезд по направлению к Виа Витторио Венето, где его ждала Анжела, Ренделл чувствовал себя так, будто проходит через докрасна раскаленную печь. Был самый полдень, и Рим жарился под лучами летнего солнца.