Ренделл воспрял духом. Вполне возможно, что сегодня случится тот долгожданный момент просветления, вызванный, вероятнее всего, тем, что в разговоре упоминались знакомые вещи. Может сегодня удача улыбнется ему.

— Позвольте мне теперь сказать конкретно, зачем я приехал сюда, профессор.

— Да.

— Подлинность вашего открытия была подтверждена. Пересмотренный Новый Завет был переведен на четыре языка. Библия уже практически готова к изданию, за исключением одного момента… Он помялся, но затем храбро продолжил:

— Возникла одна проблема. И я надеюсь, что вы поможете мне разрешить ее.

— Да.

Ренделл наблюдал за лицом профессора. На нем было неподдельное любопытство, во всяком случае, так ему казалось. Ренделл чувствовал себя подкрепленным.

Чтобы подвести беседу к решающему моменту, он открыл свой портфель, включил свой магнитофон и вынул роковую фотографию.

— Кое-кто из нас обнаружил странную ошибку — во всяком случае, мы посчитали ее ошибкой — в переводе. Сейчас я скажу, что обеспокоило меня. — Ренделл показал снимок. — Здесь у меня фотокопия папируса номер девять, одного из папирусов, найденных вами в Остиа Антика. Меня беспокоит то, что эта фотография не совсем похожа на ту копию папируса номер девять, которую я видел раньше. Я беспокоюсь о том, что этот самый папирус номер девять был каким-то образом изменен или вообще заменен другим папирусом.

Профессор Монти качнулся вперед в своем кресле.

— Да?

С бьющимся сердцем, Ренделл продолжил:

— И у нас больше нет никакой возможности узнать, представляет ли фотография оригинал найденного вами папируса, или же на ней изображен измененный папирус. Негатив оригинальной фотокопии был уничтожен огнем. Тем не менее, профессор, Анжела сказала, что вы настолько сжились с каждым бесценным фрагментом находки, что в вашей памяти отпечатался каждый значок арамейского письма, каждая загогулина, каждая точка. Анжеле кажется, что вы сразу же поймете, действительно ли на этом снимке представлена репродукция папируса, найденного вами во время раскопок — или же, все-таки, на нем измененный или подмененный лист. Это крайне важно, профессор, чтобы мы знали правду. Можете ли вы сказать, действительно ли это фотокопия папируса, найденного вами в Остиа Антика?

Он передал фотографию профессору, который осторожно принял ее обеими трясущимися руками. Несколько секунд он просто не обращал на снимок ни малейшего внимания, его глаза все так же глядели на Ренделла, и при этом он еще продолжал легонько покачиваться в своем кресле.

В конце концов, как будто бы вспомнив, что находится у него в руках, он опустил взгляд на фотографию. Очень медленно он поднял ее, отрегулировал угол, чтобы свет из окна падал точно на снимок. На круглом лице появилась легкая улыбка, и у следящего за профессором Ренделла вновь возродилась надежда.

Шли секунды молчания. Профессор Монти опустил фотографию себе на колени, но взгляда с нее не спускал. Его губы зашевелились, и Ренделлу пришлось придвинуться поближе, чтобы ухватить перепутанные и едва слышимые слова.

— Правда, это правда, — говорил профессор Монти. — Я написал это.

Он поднял голову и встретился взглядом с Ренделлом.

— Я, Иаков Юст, я был свидетелем всем этим событиям. — Его губы вновь зашевелились, голос сделался громче:

— Я, Иаков из Иерусалима, Брат Господа нашего, Иисуса Христа, преемника Господа, старший из живущих ныне братьев и сын Иосифа из Назарета, вскоре предстану я перед синедрионом и первосвященником Анной, обвиненный в противозаконном поведении главенствования в общине последователей Иисусовых…

Ренделл откинулся на спинку стула.

Господи, сказал он сам себе, старик считает, будто он Иаков из Иерусалима, брат Иисуса Христа.

Профессор Монти воздел глаза к потолку. Он продолжал говорить, в треснувшем голосе было слышно все больше живости:

— Другие сыновья Иосифа, выжившие братья Господа Нашего и мои, это Иуда, Симон, Иосия, Уд, но все они за пределами Иудеи и Идумеи, потому то я один остался, дабы сказать о перворожденном и самом любимом сыне.

Профессор Монти на своем английском с итальянским акцентом цитировал начальные части арамейских папирусов, что входили в Евангелие от Иакова Международного Нового Завета. Но было в его цитировании нечто неожиданное, странное. Наконец Ренделл понял: перечисляя братьев Иисуса и Иакова, профессор Монти заполнил лакуну в третьем папирусе, ту его часть, что была уничтожена еще две тысячи лет назад.

Вот это было уже неожиданно, если не учитывать одну возможность — что профессор Монти был, сейчас или когда-то, столь ознакомлен с библейскими познаниями, что называл имена братьев Иисуса по другим источникам: из Евангелия от Матфея, из Деяний, из раннего церковного историка Евсевия, включая в свою речь.

— Я, Иаков Юст, брат Господа Нашего…

Профессор Монти, не прерываясь, продолжил свою безумную декламацию.

Охваченный печалью к старику, к бедной Анжеле, Ренделл только сидел и печалился.

Слова профессора Монти становились все более неразборчивыми. В конце концов он замолчал и уставился на деревья в саду за окном.

Ренделл осторожно вынул фотографию из пальцев старика и положил ее назад в портфель. После этого он выключил магнитофон и глянул на часы. Синьора Бранчи должна была вернуться через минуту или две.

Он поднялся со стула.

— Благодарю вас, профессор Монти, за ваше сотрудничество.

К изумлению Ренделла, профессор также встал со своего кресла. Он казался даже меньше, чем раньше. После этого, шаркая ногами, он прошел мимо Ренделла к письменному столу. Там уселся на стул. Могло показаться, что он уже забыл, зачем сюда пришел. Затем профессор открыл ящик и извлек из него чистый лист бумаги и карандаш.

С его помощью он нанес на листок несколько штрихов, осмотрел свое творение, прибавил еще пару штрихов и остался довольным собой. После этого он взял листок и протянул его Ренделлу.

— Это вам, — сообщил он.

Ренделл принял бумажку; ему было интересно, что Монти нарисовал на ней.

— Подарок, — пробормотал профессор. — Это спасет вас. Подарок от Иакова.

Ренделл развернул листок. На нем был грубый рисунок.

Насколько Ренделлу удалось понять, это был детский, примитивный и таинственный набросок рыбы и пронзившего ее копья.

Это был подарок от Иакова, талисман, что спасет Ренделла, как обещал профессор. Правда, никакого смысла во всем этом Ренделл обнаружить не мог. Зато его интересовало, а какое значение этот рисунок имел для затуманенного разума профессора. Ренделл вздохнул. Все равно он уже никогда этого не узнает, да и смыла в этом никакого.