Ральф, указав на дверь по правую сторону, вопросительновзглянул на Луизу. Та кивнула. Потянувшись к дверной ручке, он поморщился ототвращения, когда его пальцы прошли сквозь нее, что было, конечно же, клучшему; если бы он мог по-настоящему ухватиться за эту чертову штуковину, то,без сомнения, оставил бы пару слоев кожи на раскаленной медной ручке. — Мыпройдем сквозь дверь, Ральф!

Он оценивающе оглядел Луизу, заметив страх и беспокойство вее глазах, но в них не было и намека на панику, затем кивнул. Они вместе прошлисквозь дверь в тот момент, когда с немузыкальным грохотом железных цепей и разбивающегосястекла на пол свалился подсвечник.

Они оказались в приемной, и от увиденного у Ральфа свеложелудок. К стене под огромным плакатом с изображением Сьюзен Дэй в джинсах ирубашке в стиле вестернов («НЕ ПОЗВОЛЯЙ МУЖЧИНЕ НАЗЫВАТЬ ТЕБЯ ДЕТКОЙ, ЕСЛИ НЕХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ С ТОБОЙ ТАК ЖЕ И ОБРАЩАЛИСЬ» — советовал плакат) прислонились двеженщины. Обе были застрелены в голову в упор; мозги, рваное месиво костныхтканей размазались по обоям с цветочным орнаментом и по прошитым ковбойскимсапожкам Сьюзен Дэй. Одна из женщин была беременна. Другой оказалась ГретхенТиллбери.

Ральф припомнил тот день, когда Гретхен вместе с Элен пришлак нему домой, чтобы предупредить и вручить газовый баллончик под названием«Телохранитель»; в тот день она показалась Ральфу красавицей… Хотя, конечно, втот день ее хорошенькая головка была еще цела, а мозги не размазаны по стенам.Пятнадцать лет назад ей чудом удалось избежать смерти от рук своего муженька,но другой мужчина направил оружие в голову Гретхен Тиллбери, мгновенно отправивее на тот свет. Теперь она уже никогда не поведает, откуда взялся шрам на еелевом бедре.

На мгновение Ральфу показалось, что он теряет сознание.

Он сконцентрировался и, думая о Луизе, взял себя в руки.Аура Луизы приобрела темно-красный оттенок. Зигзагообразные черные линиипронзали поле, напоминая распечатку электрокардиограммы человека, перенесшегофатальный сердечный приступ.

— О, Ральф! Боже милостивый!

Что-то взорвалось в южном крыле дома с такой силой, чтораспахнулась дверь, сквозь которую они только что прошли. Ральф предположил,что это баллон или баллоны с газом… Хотя в данный момент вряд ли это было такуж важно. Горящие обрывки обоев влетали в комнату через распахнувшуюся дверь, иРальф увидел, как занавеси и остатки волос на голове Гретхен Тиллбери качнулисьв сторону двери, когда огонь всосал воздух из комнаты, чтобы подпитать себя.Интересно, сколько огню потребуется времени, чтобы превратить женщин и детей,спрятавшихся в подвале, в хрустящие сухари?

Ральф не знал, да и вряд ли это было так важно; люди,закрытые внизу, умрут от удушья задолго до того, как начнут гореть.

Луиза с ужасом уставилась на мертвых женщин. По ее щекамкатились слезы. Призрачный серый свет, поднимающийся вверх от оставленных имиследов, напоминал пар, исходящий от сухого льда. Ральф провел Луизу к двойнымдверям в глубине комнаты, замер перед ними, делая глубокий вдох, затем обнялЛуизу за талию и вошел в дерево.

Последовал момент темноты, в которой не только его нос, но икаждая клетка тела пропитались сладковатым запахом опилок, а затем они очутилисьв комнате за дверями. Возможно, раньше она была кабинетом, но впоследствиислужила помещением для занятий групповой психотерапией. В центре, образуя круг,разместились складные стульчики. Стены украшали изречения типа: «НЕЛЬЗЯ ЖДАТЬУВАЖЕНИЯ ОТ ДРУГИХ, ЕСЛИ НЕТ САМОУВАЖЕНИЯ».

На школьной доске кто-то написал:

«МЫ — ОДНА СЕМЬЯ, И ВСЕ МОИ СЕСТРЫ СО МНОЙ», Около одного изокон, выходящих на веранду, одетый в бронежилет и мешковатый свитер, которыйРальф узнал бы в любое время суток, притаился Чарли Пикеринг. — Изжарить всехбезбожниц! — крикнул он. Над его плечом взвизгнула пуля; вторая зарылась воконный переплет справа. Мысль, что Пикеринга охраняют, вновь вернулась кРальфу, теперь уже приобретя силу убежденности.

— Лесбиянки! Отплатить им их же монетой! Проучить их! Пустьна собственной шкуре испытают все!

— Оставайся наверху, Луиза, — на том же самом уровне.

— Что ты собираешься делать?

— Позаботиться о нем, — Только не убивай его, Ральф,пожалуйста!

«А почему бы и нет? — горько подумал Ральф. — Я сделал бымиру огромное одолжение. Хотя вряд ли сейчас подходящее время для споров».

— Ладно, я не стану его убивать! А теперь замри на месте,Луиза, — слишком много пуль, чтобы рисковать и вдвоем опускаться ниже.

Прежде чем женщина ответила, Ральф сконцентрировался, вызвалвнутренний щелчок и прыгнул на уровень Шот-таймеров. На этот раз все произошлотак быстро и так тяжело, будто он прыгнул из окна второго этажа, приземлившисьна бетонированную площадку. Некоторые краски исчезли из мира, их заменилизвуки: потрескивание бушевавшего огня, грохот автоматной стрельбы. Воздухпропитывал запах копоти, в комнате стояла невыносимая жара. Мимо уха Ральфапролетело что-то, жужжа как насекомое. Скорее всего, жучок 45-го калибра.

«Тебе лучше поторопиться, любимый, — посоветовала Кэролайн.— Если пуля попадет в тебя на том уровне, она окажется смертельной, незабывай». Ральф помнил.

Согнувшись, Ральф подбежал к стоящему к нему спинойПикерингу. Он наступал на осколки стекла, но Пикеринг не оборачивался. Вдобавокк автомату, который он держал в руках, на боку безумца болтался револьвер, —плечах — маленький вещевой мешок. Он был расстегнут, внутри виднелось нескольконаполненных чем-то винных бутылок. Горлышки их были заткнуты мокрыми,скрученными в комок тряпками.

— Убить всех сук! — орал Пикеринг, поливая двор автоматнымиочередями.

Он отбросил использованную обойму, задрал свитер, обнажилеще три или четыре обоймы, заткнутые за пояс. Ральф потянулся к открытомувещмешку, достал за горлышко одну из наполненных бензином винных бутылок иобрушил ее на голову Пикеринга. В этот момент он понял причину, по которойбезумец не слышал его приближения: Пикеринг надел наушники, используемые пристрельбе.

Не успел Ральф оценить иронию того, что человек, идущий насамоубийство, тем не менее стремится сохранить слух, как бутылка разбилась оголову Пикеринга, обволакивая его янтарной жидкостью и осколками стекла:

Тот пошатнулся, прижав руку к порезам. Кровь полилась по егодлинным пальцам — пальцам, более подходившим пианисту или художнику, струйкамистекая по шее. Он обернулся, за грязными линзами очков сверкали огромныеудивленные глаза, волосы стояли дыбом, делая его похожим на человека, толькочто получившего разряд электрического тока.

— Ты! — крикнул Пикеринг. — Посланец дьявола! Центурион?Детоубийца! Ральф подумал о двух женщинах, убитых в соседней комнате, и еговновь охватила ярость… Хотя «ярость» было слишком мягким определением, слишком.