Аллен-Джонс не ответил.

– А теперь вон из моего кабинета! – хриплым голосом потребовал доктор Блейкли.

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Несколько секунд ничего не было слышно, затем снова раздался голос Аллен-Джонса:

– Ты все записала, Бен?

– Абсолютно.

Девочка по имени Бен повернулась к Ла Бакфаст, слушавшей все это с прежним безмятежно-спокойным видом, и сказала чуть охрипшим от волнения голосом:

– Мне казалось, что вам следует знать: весь этот разговор мы записали. По-моему, «Молбри Икземинер» будет просто счастлив первым получить столь сенсационный материал; а потом, возможно, мы передадим запись еще и в «Новости мира» или в «Дейли Мейл». А может, и туда, и сюда.

Ла Бакфаст слегка улыбнулась.

– По-моему, в этом не будет необходимости. Вам так не кажется?

– О, вот этого я не знаю, – сказала Бен. – Все зависит от того, какую именно поддержку вы готовы оказать мне и Аллен-Джонсу. – Она искоса глянула на меня. – Вот, например, мистер Стрейтли всегда очень нас поддерживал. Мало того, его поддержка была для нас абсолютно необходимой. – Бен дерзко посмотрела Ла Бакфаст прямо в глаза. – Я слышала, на него давят, заставляют уйти из школы. Но ведь это никак не может быть правдой, не так ли, мисс? Ну, то есть это вызвало бы настоящий скандал!

Ла Бакфаст по-прежнему смотрела на девочку ласково, как мадонна на младенца.

– Видите ли, Бенедикта…

– Бен, – отрезала девочка.

– Да, разумеется, Бен, – тут же согласилась Ла Бакфаст. – Видите ли, выход на пенсию – это личное дело мистера Стрейтли, и решение остается за ним. Но я, разумеется, никогда не стала бы на него давить, заставлять его уйти. Ведь наша школа – это одна из немногих независимых школ, где ученикам еще предлагаются уроки классической филологии, и, по-моему, с нашей стороны было бы крайне недальновидно потерять одного из лучших, можно сказать, уникальных преподавателей, к тому же востребованных и учениками, и их родителями. А насчет Аллен-Джонса я скажу следующее: я совершенно уверена, что в случае любого взаимного непонимания между учащимися мистер Стрейтли прекрасно сумеет во всем разобраться – естественно, при полной моей поддержке.

Я испытал какое-то странное размягчение в груди – примерно на уровне третьей пуговицы моего жилета, – но это было не знакомое болезненное давление проклятого невидимого пальца, а нечто куда более нежное, вроде струйки подтаявшего мороженого. Словно после почти сорока лет общения с самыми разнообразными учениками, реакция на которых с моей стороны всегда варьировалась (по классификации «Броди Бойз») от равнодушия благожелательного до равнодушия полного, почти жестокого, я вдруг обрел самый опасный и чувствительный из всех человеческих органов – сердце.

И я, строго глядя на Бен, заявил:

– Должен сообщить вам, мисс Уайлд, что и вы, и юный мастер Аллен-Джонс, похоже, страдаете весьма прискорбной склонностью излишне драматизировать любое событие. Если бы вы чуть раньше пришли посоветоваться со мной, а не устраивать здесь представление – что, с моей точки зрения, является исключительно глупой выходкой, – то мы с госпожой Бакфаст наверняка сумели бы разобраться с данной проблемой без каких бы то ни было дальнейших недоразумений.

Бен, покорно потупившись, пролепетала:

– Да, сэр. Извините, сэр.

– А теперь вы и Аллен-Джонс передадите эту запись мне, – продолжал я, – и мы больше не услышим от вас разговоров о возможности передачи подобных материалов в газету или куда-то еще. С тем, что происходит в «Сент-Освальдз», следует разбираться только в стенах «Сент-Освальдз». Мы здесь работаем только так. И только так мы поступали в течение многих десятилетий.

Я улыбнулся Ла Бакфаст. И заметил, что она тоже улыбается. Разумеется, новое развитие событий ей в какой-то степени даже на руку. Благодаря маленькому, но весьма эффектному выступлению Аллен-Джонса доктор Блейкли буквально с одного щелчка вылетает из списка кандидатов на пост директора. В какой-то момент мне даже захотелось узнать: уж не предчувствовала ли Ла Бакфаст подобное развитие событий? А может, она и вовсе была вдохновительницей плана Аллен-Джонса? Нет, это уж, пожалуй, чересчур. Она, может, и наследница Макиавелли, но ее все-таки вряд ли стоит подозревать в организации «подрывных действий»…

Нет. Просто смешно предполагать такое, не правда ли? Ну конечно!

Я вышел в коридор вместе с девочкой по имени Бенедикта и сказал ей:

– Бен, я никуда не ухожу.

– Это ваше официальное заявление, сэр? Заинтересованным сторонам необходимо это знать.

– Это обещание, – сказал я. – Обещания заинтересованным сторонам достаточно?

Обещание ее, похоже, вполне удовлетворило; она улыбнулась и пояснила:

– Дело в том, сэр, что я была вынуждена исходить из вашего же мрачного высказывания «Obesa cantavit». «Толстуха отпелась».

– Неужели я действительно такое сказал? – слукавил я.

– Да, сэр, – подтвердила Бен.

Я пожал плечами.

– Ну, мало ли что у меня порой с языка срывается. Вряд ли в таких случаях ученикам стоит меня слушать.

Придя в класс, я обнаружил, что журнал Сатклифф уже принес, Макнайр отметил в нем отсутствующих, а Нью заканчивает поливать мои традесканции. Вот это да! – подумал я. А ведь в мое отсутствие мальчики зачастую действуют наиболее продуктивно. Видимо, моя политика благожелательного пренебрежения заставляет их думать самостоятельно и решать за себя, а не полагаться исключительно на мое мнение. Короче говоря, мои (в общем, немногочисленные) недостатки действуют, как оказалось, лишь во благо моим ученикам.

Я сунул руку в ящик письменного стола, чтобы вытащить оттуда пакетик с лакричными леденцами, и обнаружил там присланного Гарри садового гнома и бутылку кларета. На физиономии гнома играла слегка развратная улыбка. Должно быть, Дивайн все-таки вернул его мне. Поистине этот человек оказался полон сюрпризов!

Я вытащил гнома и водрузил его на стол.

– Новые поставки, сэр? – спросил Аллен-Джонс.

– Нет. Просто напоминание, – сказал я. – Где гном, там и душа.

Капелла «Сент-Освальдз» построена в шестнадцатом веке и внесена в список зданий, особо охраняемых государством, что постоянно вызывает негодование нашего казначея, ибо он, протестант, считает трату денег на постоянный уход за часовней и ее ремонт никому не нужным излишеством в нынешнюю эпоху возрожденного аскетизма. А мне наша капелла, пожалуй, даже нравится; мне приятно видеть эти маленькие окошки-витражи, и маслянистый камень стен, и старые дубовые молельные скамьи, истертые задами и покрытые бесчисленными шрамами, ибо столькие поколения школьников тайком в полутьме вырезали на них свои имена.