Ах да, имена… Я непременно должен позаботиться о том, чтобы доски почета с именами наших учеников вернулись на свои прежние места. Ну, пусть не на прежние; пусть их повесят не в Среднем коридоре, наиболее часто посещаемом гостями. Но эти доски – такая же неотъемлемая часть «Сент-Освальдз», как и я сам. А может, их стоило бы повесить прямо здесь, в часовне, рядом с той доской, на которой золотом увековечены имена учеников нашей школы, павших на войне? Пожалуй, когда все уляжется, эту идею стоит обсудить с капелланом.

Но сегодня, субботним вечером, наш капеллан будет занят: ему предстоит отдать некий последний долг. Церемония будет не столь открытой, как я надеялся, но я знаю: Гарри меня поймет. В данном случае моим соучастником стал Джимми Уайт, который уже помог мне однажды совершить преступление. Джимми имеет доступ не только к приставным лестницам, но и к полному набору школьных ключей (и он всегда готов помочь тем, кто по-доброму к нему относится), так что нам будет совсем не трудно после наступления темноты отпереть двери капеллы. А завтра я с удовольствием отблагодарю Джимми, пригласив его выпить и закусить в «Школяре». Даже камеры слежения, установленные Бобом Стрейнджем, сегодня на весь вечер оказались отвернуты в сторону – я же говорил, что на самом деле охраняет школу и заботится о ней именно обслуживающий персонал.

Поминальная служба прошла в нашей капелле при свете свечей. Народу собралось совсем немного: Эрик Скунс, капеллан, я и, как ни удивительно, доктор Дивайн, от избытка чувств непрерывно дергавший носом. Я сказал несколько слов. Мы спели какой-то гимн, а потом поставили ту пластинку, которую сам Гарри просил капеллана непременно поставить, – Дивайн, правда, тяжко вздохнул, узнав песенку «Смеющийся гном», но я заметил на лице у него какое-то странное выражение, более всего походившее на легкую затаенную улыбку.

Мы рассыпали прах Гарри в розарии на школьном дворе; с этого места хорошо видна вся школа, а зимой туда попадает больше всего солнечных лучей. А затем мы распили ту бутылку кларета, которую Эрик подарил мне на день рождения, подняв тост за отсутствующих друзей – их с каждым годом становится все больше, – и воспользовались для этого серебряными кубками капеллана.

– Ну что ж, это было очень мило, – чуть насмешливо заметил доктор Дивайн. – Но, ей-богу, Рой, мы должны все-таки двигаться вперед. Нельзя жить только прошлым.

– Ох, не знаю, – ответил я. – Прошлое мне представляется таким уютным. Оно для меня – как любимое разлапистое кресло, заботливо сохраняющее очертания моей фигуры. Я становлюсь слишком старым и толстым для современной эргономичной мебели.

– Я слышал, вы передумали выходить на пенсию?

Я кивнул.

– Хм-м… Это, пожалуй, мудрое решение. А, Эрик? – Последний вопрос он задал тихим голосом, чтобы не услышал Эрик, который отошел, чтобы повесить на вешалку пальто.

Я только головой покачал, хотя прекрасно понимал, что имеет в виду Дивайн. Однако мы с Эриком так ни разу и не говорили о том, что произошло тем пятничным вечером. Возможно, я никогда и не заговорю с ним об этом – все равно на Рождество Эрик собирается уезжать. Какой смысл предъявлять ему сейчас какие-то обвинения?

Вино мы допили в молчании, окруженные мерцающими язычками свечного пламени и гулкими отзвуками церковного помещения. Но это молчание было приятным, даже, пожалуй, уютным – таким бывает молчание старой супружеской пары, прожившей вместе долгую жизнь. И я в очередной раз вспомнил, как мои родители сидели тогда рядышком на пляже, закутавшись в тартановые покрывала. Когда вино было допито, капеллан задул свечи (из уважения к правилам Министерства здравоохранения и социального обеспечения), оставив гореть лишь один-единственный красный огонек в алтаре.

– Пора, пожалуй, по домам, Стрейтс, – сказал Эрик.

Дивайн кивнул и сказал:

– Я с вами, нам по пути.

И мы втроем вышли из темной часовни, сквозь решетчатые окна которой все-таки можно было разглядеть тот слабый красный огонек. А высоко над нами, почти под самой крышей, в маленькой каменной нише, находившейся слишком высоко, чтобы до нее можно было дотянуться или хотя бы разглядеть ее как следует без помощи приставной лестницы, стоял садовый гном, присланный Гарри, и смотрел нам вслед; гном был наполовину скрыт густой тенью, но я знал, что он по-прежнему потихоньку посмеивается над абсурдностью всего того, что переживает наш маленький мирок «Сент-Освальдз», – над трагедией и фарсом; над дружбой и предательством; над бесчисленными тайнами и скандалами; и пусть в школе сейчас не хватает нескольких десятков старинных досок почета, зато сама ее честь осталась (в основном) на высоте и следует за нами по пятам, пока мы вместе с нашими учениками влачимся по той трудной каменистой дороге, что ведет к звездам.

Благодарности

Чтобы создать книгу, требуется множество людей, целый департамент, хотя порой даже главные герои не удостаиваются чести быть помещенными на доску почета.

А потому я выражаю здесь самую искреннюю благодарность моему поистине неутомимому литературному агенту Питеру Робинсону и его доверенному лицу Федерике; а также моему издателю Марианне Велманс, ответственному редактору Кейт Самано, выпускающему редактору Деборе Адамс и корректорам Дэну Баладо и Клэр Хаббард. Большое спасибо Саре Уиттейкер за удивительно удачный дизайн обложки [164], а всем представителям компании «Трансуорлд» – за неколебимую веру в мистера Стрейтли, в «Сент-Освальдз» и в меня.

Спасибо «Кайт Фотографи» за фото автора на обложке; спасибо очаровательной Энн Райли, моему PA. И, как всегда, огромное спасибо Кевину и Анушке за то, что служат мне вечным резонатором и ухитряются ловко удерживать меня в реальном мире. Спасибо всем моим бывшим учителям, бывшим коллегам и бывшим ученикам, которые, сознательно или невольно, помогли мне создать в романе образ школы «Сент-Освальдз». Спасибо и тем героям, что не были воспеты в этой книге: представителям издательств, продавцам книжных магазинов, блогерам, организаторам встреч с читателями и, разумеется, вам, моим читателям, ибо именно ваш аппетит и ваша способность проглатывать самые разные истории и заставляют меня исписывать страницу за страницей.