Пушки ударили залпом, ядра пронеслись выше солдат, зацепили кого-то из саратовских казаков, кто поотстал на волжском льду, врезались в снегом засыпанный лед и пропали, невидимые глазу за вихрями поземки.

– Иван! Кузьма! Други мои! На бой, за волю вековечную! Ура-а! – И сам, выхватив саблю из ножен, скатился по обледенелому склону редута к пешему воинству. Его подхватил под руки Кузьма Петрович, помог встать на ноги, крикнул:

– Коня атаману!

Илья Федорович принял повод своего коня из рук сержанта Зверева, с места легко взлетел в седло, ударил жеребца шпорами.

– Братья, умрем за нашего государя Петра Федоровича! За мной, ура-а! – Кузьма Петрович выставил перед собой самодельную пику на крепком древке и бросился вниз, к берегу, на который уже набегали пешие солдаты.

– Ура-а-а! – подхватил крик Аксака Иван Жилкин. – Бей атаку!

Его сын Ивашка ударил боевую дробь и побежал за отцом, скользя длинными ногами по заснеженной земле. Мимо Ильи Арапова, размахивая над головой прикладом ружья, промелькнул бесстрашный Буян Иванович – купец Тимофей Чабаев, пообок с ним неистовый святой отец Данила Прокофьев с большим крестом поверх полушубка и с копьем в руках. Чуть дальше показались и пропали в гуще завязавшейся рукопашной драки цеховые Степан Анчуркин и Алексей Чумаков, кузнец Иван Антоньев с кистенем и его сосед Иван Григорьев с ружьем. За чужими спинами, убежав вниз, затерялся из виду поручик Илья Счепачев, не видно что-то стало отставного казачьего ротмистра Хопренина, бургомистра Халевина, совсем не появлялись на берегу многие именитые магистратские люди…

– Попрятались, жирные пузы! – со злостью выкрикнул Илья Арапов и кинулся в гущу драки, навстречу солдатским пулям и штыкам.

– Круши-и! – неистово кричал он, вспомнив давно слышанный боевой клич ромодановских атаманов. – Круши гонителей воли! Не гнись, братцы! И наша сила не малая!

По плечу, скользя, ударила сабля, срезала клок полушубка и надетого под ним полукафтана. Кольчуга сдержала удар, и Илья Арапов разрядил пистоль в наскочившего на него драгунского прапорщика, привстал в стременах, пытаясь охватить разом все скопище дерущихся на волжском берегу.

– Баня! Сынок, держись! – Крик старого есаула Жилкина резанул Илью Арапова в самое сердце – барабанщик Жилкин, обняв руками проткнутый палашом барабан, прижал его к груди, а два гренадера пытались скрутить ему руки за спину.

– Проклятье! Атаман, смотри, нас драгуны отсекают от города! – Это подал знак беды Кузьма Петрович. Орудуя пикой, как вилами, он отбивался от заиндевелых на морозе егерей и их холодных штыков. Смятый солдатами, упал и не поднялся на ноги поручик Счепачев – живой, мертвый ли, того издали понять было невозможно.

– Отходи! Отходи к городу! – криком звал за собой своих казаков Илья Федорович. Кузьма Аксак и Иван Жилкин, который так и не смог пробиться к схваченному гренадерами сыну, во всю мочь горла повторяли повеление атамана.

Перед Ильей Араповым возник на коне прапорщик Панов. Предводительствуя своими казаками, он вслед за драгунами кинулся в драку, выполняя приказ майора Муфеля не допустить ухода бунтовщиков в город, вытеснить их на волжский лед и там всех уничтожить залповой стрельбой из ружей.

– Попался, вор! – крикнул Панов. – Хватайте воровского атамана! – Прапорщик по описанию сержанта Стрекина признал атамана, резко выбросил вперед копье. Ударил и широко раскрытыми глазами уставился на предводителя мятежников – тот качнулся, но копье, взорвав полушубок, в тело не вошло.

– Получай, иуда, плату за измену государю! – выкрикнул в бешенстве Илья Федорович и выстрелил из пистоля.

Панов выронил копье, вскинул руку, словно пытался закрыть лицо от бьющего в глаза снега, и повалился с седла. Но его крик «Хватайте атамана!» услышали ближние саратовские и Вольские казаки, кинулись к тому месту: схватишь атамана – непременная награда будет от начальства.

– Отходите к городу, братья! Отходите! – надрывал горло Илья Федорович. Ему снова и снова вторили чуть в сторону Иван Жилкин и Кузьма Аксак, который сидел уже на драгунском коне и прикрывал атамана. Кузьма Петрович обернул к Арапову в кровь разбитое лицо и прохрипел сорванным голосом:

– Уходи, Илюша! Уводи конных к Алексеевску! Я с пешими удержу драгун, сколь удастся. Батюшке Петру Федоровичу поклонись… ежели что со мной случится!

Неподалеку, среди тесных посадских переулков, отдельной кучей дрались липяговские мужики. Копьями, дубьем и вилами они отбивались от плотного строя егерей, а сами быстро убывали в числе, теряя иных побитыми в сугробах под плетнями, иных ухваченными в плен, а иные, увернувшись, прыгали через заборы и норовили дворами уйти от преследователей.

Илья Арапов лишь мельком успел заметить, как липяговский вожак Иван Обухов копьем сбил с забора увязавшегося было за ним солдата и пропал за обывательскими строениями… Но не видел атаман, что Обухова, который укрылся от погони на берегу Волги под перевернутой лодкой в надежде дождаться ночи и уйти из города, приметил священник самарской Вознесенской церкви Алексей Михайлов. Наскоро надев тулупчик, отец Алексей выбежал в метель, увидел поднимающегося от реки майора Муфеля и метнулся к его стременам.

– Господин майор! Узрел вора, укрывшегося от Божьего суда и достойной кары! Дайте мне солдатушек, и я извлеку его из потайного места!

Муфель распорядился, и отец Алексей, утопая в снегу, побежал на волжский берег брать липяговского предводителя Ивана Обухова…

Атаманова пехота, сжатая с боков от Волги драгунами и саратовскими казаками, а с центра теснимая егерями, отступала вверх, к жилым постройкам Большой улицы. Скоро рукопашная драка докатилась до пушечного редута. Огромный и страшный, разъяренному медведю подобный, Сысой Копытень банником бил по солдатским треуголкам, потом схватился за короткую шпагу, а когда на него навалились кучей, он пустил в ход тяжелые кулаки.

– Проклятый вурдалак! – завопил молоденький прапорщик, отлетая к бревенчатой стенке редута после крепкого удара Копытеня. – Убейте этого нелюдя!

Пронзенный штыком в спину, Копытень упал лицом в горку снега рядом с санным лафетом большой пушки и навеки успокоился. Рядом, оглушенные до потери сознания безжалостными ударами прикладом, были побраны егерями избитые в кровь канониры Наум Говорун и Потап Лобок. Выше редута, отступая к рыночной площади, отбивались пахотные солдаты и немногие уцелевшие солдаты бывшей второй роты поручика Счепачева. Андрей Мукин дрался в первой шеренге, ему и досталась горячая егерская пуля: пожилой капрал на скользком пушечном редуте с колена выстрелил шагов с сорока и не промахнулся.

– Самарцы! Отходите за плетни! Бейте государевых изменников из укрытий! – крикнул Илья Арапов, копьем отбиваясь от настырного казачьего есаула Тарарина: подлетел наметом, не дал времени пистоль перезарядить!

Из бокового переулка на есаула навалился вдруг невесть откуда взявшийся Ивашка Кузнец. Илья Федорович, увидев его рядом, не успел даже спросить, а был ли он в деревне Мосты, видел ли сбежавшего туда Вячеслава Гречина… Потеряв в драке копье и не умея как следует владеть саблей, Ивашка Кузнец перегнулся в седле, ухватил Тарарина за правую руку и немилосердным ударом кулака в острый подбородок вышиб есаула из седла под конские копыта. Без шапки, присыпанный снегом кудрявый Ивашка обернулся к атаману сияющим лицом и пока тот спешно перезаряжал пистоль, прокричал ему: