Исключение составляли местные «хиппи» – апологеты «харли-дэвидсонов» и американские колхозники из Техассщины. Они навечно заморозились в 70-х годах, отращивали хвосты и усы в стиле польского маршала Юзефа Пилсудского.

За «белую» стрижку я платил Джону четыре мэка, что соответствовало ценам 1974 года, и меня это вполне устраивало. «Испанцы» из Латинской Америки обожали изящные бородки и тонюсенькие усики. На голове «спэниши»[496] носили «бориквочки»[497] – полубоксики, ультракороткие прически с идеально обработанными краями, как у Муслима Магомаева в юные годы.

По каким-то причинам латиноамериканские цирюльники выстригали на заросших лбах своих клиентов неестественные прямые углы. Из-за этого они все выглядели как франкенштейны из классической черно-белой киноленты.

Негритосы либо брились наголо, либо носили армейский прямоугольник «crew cut», либо изощрялись в косоплетении.

Такого обилия стилей я не видел даже в нью-йоркских горсобесах – знаменитых велферских[498] офисах или в сабвее после остановок в черных районах.

Однако настоящим откровением для меня стала прическа «негритянская каракульча».

Несколько раз в день и при любой погоде модные бандерлоги смазывали свои коротко стриженные кучерявые волосы жирнющим вазелином «petroleum jelly». После обильной смазки следовали интенсивные десятиминутные расчесывания от макушки в стороны. Полдела, считай, было сделано.

На ночь или «тихий час» на липкие от вазелина головы надевалась косыночка-бандана.

Самодельные гангстерские уборы, столь любимые чернокожей братвой, официально в тюрьме не разрешались. При обысках их изымали, но модные негры не унывали, без устали гандобя все новые и новые «платочки-веселочки».

В результате упорной многодневной заботы о волосяном покрове на свет рождались чудо-причесоны – начиная с макушек, черноволосые головы покрывали аккуратные концентрические круги. Мягкие волночки из навазелиненных волос выглядели, как мех молодого барашка на парадных генеральских папахах или шубах из каракульчи. Одну из таких шубок моя мама надевала «на выход» – в театр на сдачу спектакля, в гости или на ненавистные мною родительские собрания.

Было время…

…Из-за бесконечных прихорашиваний негров и их процентного соотношения на зоне черные кучерявые волосы, напоминающие проволочки или пружинки, я находил повсюду – в еде, раковинах, на полу, в туалетах, койках и даже библиотечных книгах.

Доходило до парадоксов.

Как-то раз я чистил зубы в туалетной комнате второго этажа. По соседству, в одной из шести раковин, плескался тридцатилетний негр по кличке Карлик. После его ухода потрескавшийся фаянс был буквально облеплен его волосами.

Через пять минут Карлик вернулся, чтобы забрать оставленное на полке мыло Dove. Увидев свои же волосы, лос-анджелесский торговец крэком воскрикнул: «What kind of pig was here before? They do it at home, they do it here»[499]

Я сделал вид, что ничего не понял и стал еще энергичнее чистить зубы…

Но больше всего афроамериканцы уважали косицы – плотно оплетающие голову и образующие на ней невероятные хребты, горы или ущелья. Дизайн тюремных тянь-шаней поражал своей неповторимостью и находчивостью. Лучше сказать – запредельностью.

Иногда от лба и до затылка шли параллельные косы. Причем – тонкие в начале и в конце, но жирненькие посередине, как на танкистском шлеме. Иногда от горных хребтов отходили ответвления и получалась «елочка». Иногда головы покрывали остроконечные пучочки волос, и тогда зэки выглядели как колючие киевские каштаны. Иногда волосяная поверхность была разбита на аккуратные квадраты, как в шахматах. Хотелось ходить е2-е4.

Иногда – в таких случаях я не мог отвести взгляд от «чуда-юда», проволочная шевелюра делилась на две равные части, и мастер заплетал их в две гигантские косицы. Далее они сворачивались в самые настоящие «бараньи рога», как у горных туров. Отростки гордо торчали в стороны в районе ушей.

Весьма впечатляюще.

Иногда на черных головах появлялись одиноко стоящие на макушках тридцатисантиметровые антенны, как плодоножки на головах сестер Вишенок из коммунистической сказки «Чиполино». Порой я восхищался старушечьими «корзиночками» на затылке. Порой – забавными плетеными «хвостиками», как у девчушки с конфеты «А ну-ка, отними».

И так далее, и тому подобное…

«Ноу-хау» негритянских причесок заключалось в сверхгибкости и жесткости их волос, которые в руках тюремных скульпторов-стилистов превращались в податливый поделочный материал. Шедевры требовали соответствующего ухода. То есть его полного отсутствия.

Чесать головушку с таким навороченным дизайном строго-настрого запрещалось. Из-за этого мои чернокожие сожители уморительно били себя ладонями по голове. Быстро и часто: хлоп, хлоп, хлоп…

Я изо всех сил старался сдерживаться и не смеяться, в тысячный раз вспоминая аттракцион московского цирка «Дрессированные обезьяны» и очаровательную шимпанзе Джуди в моменты радости и возбуждения…

«Черные» прически, как огня, боялись воды. При первом мытье дизайны пушились, словно июньские тополя моего родного Центрального Черноземья. При повторном – «проволочки» торчали уже во все стороны. Во время третьей головомойки происходило непоправимое – под атакой дешевого шампуня дизайн погибал. Из мыльной пены появлялись чернокожие Афродиты с одуванчиковыми головами a la Анджела Дэвис.

Теперь я понимал, почему диско-причесоны восьмидесятых годов назывались «afro». Не в силу «афро»-происхождения, а в честь древнегреческой богини. Бином Ньютона был успешно решен.

Круг замыкался: душ – «одуванчик» – цирюльня – душ – «одуванчик» – цирюльня…

Тюремные парикмахеры на жизнь не жаловались и жили весьма зажиточно. Как кубанские казаки под своими «цветущими калинами»…

Не менее прибыльной «точкой» комбината считался склад тюремного спортзала. Работавшие там антрацитовые качки являли миру чудеса предприимчивости и с легкостью фокусника Копперфилда извлекали из ржавых гантелей, штанг и блинов заветные «мэки».

Из-за чудовищной перенаселенности самой большой американской кутузки, спортинвентаря на всех не хватало. Причем катастрофически.

Тяжелая атлетика в Форте-Фикс пользовалась особой популярностью. Поднимая многокилограммовые гантели, микулы селяниновичи и силачи бамбулы боролись со стрессом и подавляли ненужные желания. Включая мордобитие, насильничество, восстания-забастовки и приступы беспричинной тюремной агрессии. Не говоря уж о сексуальных позывах.