Татьяна Боткина тоже смотрела им вслед из своего окна в доме Корнилова:

«Телеги пронеслись мимо дома на бешеной скорости, свернули за угол и исчезли. Я бросила взгляд на губернаторский дом. Три фигуры в сером еще долго стояли на ступеньках и смотрели на дорогу, лентой уходящую вдаль. Затем они повернулись и медленно пошли обратно в дом»[1502].

* * *

После того как Николая, Александру и Марию увезли в неизвестном направлении, «печаль, как смерть, охватила дом», как вспоминал камердинер Волков. «Раньше всегда была какая‑то оживленность, но после отъезда императорской четы мы были подавлены тишиной и одиночеством, охватившими нас»[1503]. «Это чувство было заметно даже у солдат», — записал Кобылинский[1504]. Ольга «плакала ужасно», когда уехали отец и мать, но они с сестрами заставили себя заняться (и отвлечь свои мысли) теми насущными делами, которые поручила им Александра[1505]. Многие из крупных украшений Александры уже были тайно вывезены на хранение в Абалакский или Ивановский монастыри. Оттуда эти украшения должны были передать сторонникам монархии на сбор средств для организации побега. Правда, эти деньги так и не были собраны. Девушки помогали Анне Демидовой и камер‑юнгферам Марии Тутельберг и Елизавете Эрсберг «распорядиться лекарствами в соответствии с договоренностью»[1506]. Этой условной фразой Александра обозначала, что необходимо спрятать жемчуг, бриллианты, броши и ожерелья среди одежды, нижнего белья и головных уборов семьи. Камни покрупнее зашивали в матерчатые пуговицы. До предполагаемого отъезда сестер оставалось всего каких‑то три недели, и женщины лихорадочно торопились завершить это задание в срок. Работой руководила Татьяна, которая, несмотря на советы оставить драгоценности на хранении в Тобольске, настаивала на точном выполнении распоряжений матери[1507]. Алексей все еще был болен, и было не до уроков. Все были слишком заняты тем, чтобы развлекать его и подбадривать, когда он «в постели метался и стонал от боли, постоянно тоскуя по матери, которая не могла к нему прийти»[1508].

Сначала один из возчиков, который вез их в Тюмень, передал весточку, что семья в безопасности, и только потом, через несколько дней, от них пришли письма. Реки были все еще покрыты льдом, повозки должны были ехать по суше, а дороги были ужасные. «Дорога просто ужасная, замерзшая земля, грязь, снег, вода лошадям по живот», — сообщала позже Мария[1509]. 29 апреля пришло первое письмо, написанное во время их первой ночной остановки в пути на Иевлево. «У Мамы сильно болит сердце от ужасной дороги до Тюмени. Ведь они проехали 200 с чем‑то верст (225 км) на лошадях по отвратительной дороге», — писала Татьяна подруге[1510]. Дальше дороги стали получше, и Александра послала телеграмму: «Едем с удобством. Как мальчик? Храни вас Бог»[1511]. Теперь они ехали на поезде, но по‑прежнему не знали, куда их везут. «Милая моя, вы, должно быть, знаете, как это ужасно», — написала Ольга Анне Вырубовой, пока они ждали вестей[1512]. И только 3 мая — через неделю после отъезда родителей — дети наконец узнали из телеграммы, что Николай, Александра и Мария были сейчас не в Москве, как все думали, а в Екатеринбурге, в городе на Западном Урале в 354 милях (570 км) к юго‑западу от Тобольска. Трем сестрам и брату теперь не оставалось ничего другого, кроме как пережить долгие тревожные дни и дождаться времени, когда можно будет приехать к ним туда.

Девочки постоянно занимались чем‑нибудь по очереди, читали Алексею или играли с ним — он шел на поправку очень медленно. В хорошую погоду они вывозили его на улицу в инвалидной коляске. По вечерам Ольга сидела с ним, пока он молился, потом девушки шли в комнату к Настеньке, вместо того чтобы сидеть в своей наверху. Потом все ложились спать пораньше. «Мама, родная наша, как мы по тебе скучаем! Во всем, во всем. Так пусто, — писала Ольга Александре в длинном письме, которое было закончено лишь через несколько дней. — Я то и дело захожу в твою комнату, и тогда я чувствую, что ты как будто еще там, и это так утешительно». Приближалась Пасха, и они делали все возможное, чтобы подготовиться к ней, хотя в первый раз они оказались врозь в этот самый важный праздник русского православного календаря. «Сегодня был огромный крестный ход с хоругвями, иконами, множеством священников и толпой верующих. Было так красиво, солнце чудесно светило, и звонили во все колокола»[1513]. Зинаида Толстая послала им в подарок пасхальные яйца, пасху и немного варенья, а также вышитую салфетку для Александры.

Но на Страстную пятницу задул ветер, пошел дождь, температура была чуть выше нуля. «Ужасно быть не вместе и не знать, как вы там на самом деле, потому что говорят разное», — писала Ольга[1514]. Тем не менее девушки вместе украсили свою походную церковь, украсили иконостас душистыми сосновыми ветками с обеих сторон. Запах хвои напомнил им о Рождестве. Еще они принесли горшки с цветами из теплицы и гоняли потом от них трех своих собак, которые все пытались «полить» растения. «Нам так хотелось бы знать, как вы отметили этот светлый праздник и чем вы занимаетесь, — продолжала Ольга в пасхальное воскресенье. — Полунощница и Всенощная прошли очень хорошо. Было красиво и уютно. Горели все настенные светильники, но без люстры, было достаточно света». В то утро они поздравили всех домашних и прислугу и подарили им пасхальные яйца и маленькие иконки, как это всегда делала их мать, ели традиционные кулич и пасху[1515].