Период от Халкидона до VI Вселенского Собора с церковной точки зрения характеризуется резким изменением статуса Вселенских кафедр и все более очевидным противостоянием Рима и Константинополя. Как и ранее, для Римских епископов было оскорбительно осознавать, что древнюю кафедру святого апостола Петра сравнили и уравняли с греками. Они искренне считали восточных патриархов узурпаторами, волей случая, интриг и обстоятельств получившими те прерогативы, которые могли принадлежать исключительно Римскому папе. Ведь, искренне полагали в Риме, практика Вселенских Соборов со всей очевидностью демонстрирует, что Римский епископ всегда выступал на стороне Православия, а вечно мятущийся в творческих попытках раскрыть тайну Боговоплощения Восток являлся «ответчиком», отцом очередной ереси.

Отсюда формулировалась и укреплялась вера Римских понтификов в «непогрешимость» кафедры святого апостола Петра, преемниками которого они себя видели. Конечно, далеко не весь Восток пребывал в ереси – достаточно вспомнить борьбу с арианством, несторианством, монофизитством и монофелитством, когда православное восточное богословие представляли многие знаменитые фигуры. Но Римские епископы часто не замечали очевидного. Обобщая отдельные негативные явления в искусственные выводы, они «забывали» о собственных ошибках и преувеличивали недостатки греков.

Скажем откровенно – богословский консерватизм Рима и нежелание задумываться над творческими идеями восточных собратьев, из которых далеко не все носили еретический характер, зачастую являлись спасительными для Кафолической Церкви. Однако этот же отказ от богословского поиска «замораживал» само римское богословие, обеднял его. Не случайно идейной вотчиной Рима в меньшей степени являлись богословские вопросы, и в большей – вопросы организации церковного устройства и церковной дисциплины. И на этом поприще Римская церковь дала блестящие результаты, многие ее акты и практики были реципированы Вселенской Церковью.

«Между тем, как Восток разрабатывал и устанавливал отвлеченные догматы христианского вероучения о Св. Троице и о Лице Иисуса Христа, в чем, однако, принимал участие и иногда решающее, и Запад (например, в лице Льва Великого на Халкидонском Соборе и папы Агафона на VI Вселенском Соборе), западная мысль направлялась преимущественно на разработку и установление учения о Церкви, на разъяснение принципиальных основ церковного устройства, на регулирование порядка церковной жизни. Имена Виктора, Зефирина, Калликста и Тертуллиана, Стефана, Киприана и Августина… неразрывно связаны с ростом и выяснением основных начал учения о Церкви и церковного порядка», – писал Н.С. Суворов[929].

И в этом отношении заслуги Рима трудно переоценить. Как отмечают канонисты, первые точные определения относительно покаянной дисциплины явились именно на Западе, то есть в Риме, и сам институт тайной исповеди, обязательно обнимающий все грехи каждого из христиан, был поставлен сначала на Западе и потом уже на Востоке. «Сама формула разрешения кающегося священником от грехов – формула индикаторная, а не просительная, явилась вначале на Западе, усвоена греками Апулии, Калабрии и Сицилии, перешла на Восток»[930].

Разрывы отношений и отказ от общения между двумя великими церковными кафедрами стали уже давно привычным явлением, и лишь императоры, прилагая титанические усилия, добивались того, чтобы обе стороны признавали друг друга православными.

С другой стороны, совершенно безосновательно повторять, будто бы Римский епископ имел преимущества исключительно по причине уважения современников к его кафедре и ее древности. И якобы пользовался ими «лишь при следующем необходимом условии, если он действовал в согласии и единодушии с прочими предстоятелями и не увлекаясь стремлениями произвола и самовластия, как противных основным началам канонического строя христианской Церкви, защищал дело Христовой истины и право Вселенской Церкви. В противном случае требования его, быв предъявлены, не имели законного основания и теряли авторитет»[931].

Никакого канона на сей счет законодательство Кафолической Церкви просто не знает. А история совершенно ясно демонстрирует, что, как правило, именно Римская церковь защищала дело истины, несмотря на сопротивление других вселенских кафедр. Обычно этот факт становился очевидным для всех не в минуту противоборства понтификов с ересиархами, патриархами и епископами, также впавшими в ересь, а после преодоления очередной ереси. Когда вся Церковь в восторге прославляла престол святого Петра и не подверженную ересям Римскую церковь.

Отметим также, что было бы грубой, непростительной ошибкой приписывать растущую конфронтацию престолов «Древнего» и «Нового» Рима исключительно низким, честолюбивым мотивам их предстоятелей. И, кстати говоря, предположение, будто это противостояние обусловлено извечным противоборством этнических латинян и греков, не имеет под собой никакой основы. На самом деле этническая принадлежность апостоликов не имела никакого значения, когда речь заходила об авторитете Римского престола и необходимости обеспечения его прерогатив.

До VIII века Апостольский престол занимали не только чистокровные римляне, но и многие итальянцы – папа Лин (67—76), Пий I (140—155), Иннокентий I (401—417), Целестин I (422—432), св. Лев Великий (440—461), Симплиций (468—483), Иоанн I (523—526), Сильверий (536—537), Бонифаций IV (608—615). Помимо них на Римской кафедре находились греки – Сикст II (257—258), Евсевий (309—310), Зосима (417—418), Теодор I (642—649), Иоанн VI (701—705) и Иоанн VII (705—707). А также африканец Мильтиад (311—314), испанец Дамасий I (366—384), сардинцы Иларий (461—468) и Симмах (498—514), германец Бонифаций II (530—532), сицилийцы Агафон (678—681) и Лев II (682—683), сирийцы Иоанн V (685—686), Сергий I (687—701), Сизинний (708), Константин (708—715), Григорий III (731—741) и многие другие.

За прошедшие после Халкидона столетия существенно изменился портрет Рима и особенно Константинополя, а также внешние условия их деятельности. Претензии понтификов на особый статус своей кафедры становились все более категоричными и содержательными. В известной степени к этому Рим подталкивала сама Константинопольская кафедра, в некоторой мере – положение дел в Римской империи в целом и в Италии в частности. Константинопольский архиерей постепенно расширял круг своих полномочий на Востоке, естественным образом используя те возможности, которые ему предоставляло положение рядом с императором. Однако возвышение Константинопольского престола предоставляло Римскому епископу прекрасный повод рельефнее выставить свои преимущества и утвердить их уже не на исторических или политических, а на канонических основаниях.