мерное полыхание бледно-зелёного пламени незыблемо. Если от огня ещё можно отдёрнуть руку, то всякий, коснувшийся зора, в тот же миг теряет свою конечность. Капля зора бездонна, словно океан. В ней потонет всё, что только может. Никто из людей не способен управлять этой неукротимой стихией. Здесь нужны смирение зордалода, самообладание бессмертного и мудрость зоралиста» — «Всё верно. И вы в конце своего пути воплотите это в самих себе. Вы станете могущественными зордалодами» По его желанию пламя в руке снова переменилось, и очередной вопрос, что они видят, побудил теперь уже Лукрецию и Лукаса описать это: «Бессчётное плетение нитей, которое связывает наши души с окружающим миром. Эта сила, которая меняет всё вокруг себя, делая это совершенным и пригодным для того, чтобы мы могли это использовать. Всё, что изменено при помощи этой силы, больше не осквернено. Слабое и ни на что не годное в таком случае становится сильным и очень важным. Сильное под действием этого пламени станет ещё сильнее. Изменится, станет ещё лучше. Через это пламя мы впускаем в этот мир свою волю, свои намерения и свои силы. Оно наползёт на оружие и сделает его ещё смертоноснее. Оно облачит наши доспехи в новую защиту, из-за чего мы станем ещё более защищёнными. Но, более того, зора свяжет наши доспехи и оружия с нами самими, чтобы они питали нас чужой силой, которая изменится и станет частью нас. Она проникнет в бессмертного и свяжет нас с ним в единое целое» — «Вы сказали истину. Зора — это ещё и проводник, который связывает зордалода с чем-то внешним. Он свяжет и всех вас между собой, чтобы вы думали, как один. Когда же вы до конца постигнете все три грани силы смерти, то станете истинно-совершенными. И тогда вы будете готовы к тому, чтобы участвовать в великом предназначении. А пока ваш путь только начинается. Идите, мои служители, и постигайте глубины зора» Сказав последние слова, он развоплотился, так что его больше невозможно было видеть. Однако пятеро зордалодов ощущали его весьма отчётливо и, даже более того, они ощущали нерушимую связь с ним. Им не нужны были дополнительные указания. Лукреция, Лукас, Константин, Влад и моя Алиса понимали, что нужно было делать. Сейчас над миром властвовала ночь. Им нужно было идти туда, в тёмный Па’ноктикум, чтобы практиковаться в том, что им сейчас открылось. У меня было желание проследовать за ними и посмотреть, как это всё будет происходить, однако что-то меня остановило от этого. Думаю, это был Бэйн.

Мой город не был большим. Но его и нельзя было назвать деревней. Поэтому мест, где можно затеряться пятерым неприметным личностями, тут было предостаточно. В самом центре, как и полагается, располагалась вечно шумящая рыночная площадь. Даже после заката там не стихают шумы. Свои двери открывают другие продавцы, чей товар лучше не показывать при свете. Дурманящие алхимические смеси, свитки с заклинаниями для использования не-магами, всяческое оружие и, конечно же, они, женщины, самое изысканное, а оттого и самое мерзкое наслаждение человека. От этой площади в разные стороны света идут четыре главные дороги, вдоль которых тоже располагаются всяческие заведения, что открываются лишь с наступлением ночи. А уж от этих четырёх дорог ветвятся другие дороги, поменьше, которые соединяют жилые дома между собой. И вот, вдоль восточной дороги, ближе к окраине города, чем к его центру, как раз таки и располагалась моя лаборатория. Поэтому, выйдя из неё, некроманты оказались на одной из главных дорог, и бог, пришедший из Пустоты, повёл их в сторону центральной площади. Пять пар ног, не торопясь, шагали по вымощенной дороге. К слову, уже довольно избитой вымощенной дороги. После того, как женщины принялись увеличивать высоту своих каблуков за счёт металлических набоек, стало заметно, как сильно крошится камень. Но Бэйн раскрывал глаза своих учеников на другие, более глубокие грехи, которые творятся в нашем мире: «Брат восстаёт на брата, сын питает ненависть к отцу, те, кто живут по соседству, не могут миро сосуществовать друг с другом. Гнев, алчность и безумие развиваются, словно неизлечимые болезни, распространяются, словно всепроникающая чума. В былые времена всего этого не было. Два народа, которые выступали друг против друга, сходились в суровой схватке, но никто из них не испытывал гнев к своему противнику, никогда не было такого, чтобы алчность затмило собой всё, безумие было оружием, а не болезнью. Сейчас всё иначе. Эти три порока принимают различные облики и властвуют среди людей, подчиняя их слабые души себе, из-за чего они наполняются ничтожностью, — Бэйн указал на один из домов, что виднелся во втором ряду, — Кто бы мог подумать, что Престон, будучи уравновешенным человеком, сможет поддаться алчности? Приняв у себя однажды странствующего воителя, он перенял у него привычку каждый вечер ходить в ближайшую таверну и выпивать по небольшому бокалу алкоголя. Воитель покинул Па’ноктикум и двинулся на поиски приключений дальше, но вот новая привычка Престона осталась с ним. И, выпивая свою заветную кружку, он успокаивал сам себя, что нет в этом ничего плохого. Однако не успел оглянуться, как им овладела алчность. И он стал ходить туда чаще одного раза, выпивал больше и стал брать в долг, чтобы утолить свою неутолимую жажду» Бэйн указал на ещё один дом, что выглядывал из-за других домов, и сказал: «Гнев Дерека перешёл все границы. Завидуя соседу через дом из-за того, что у того в семье всегда мир и покой, он копил это чувство и не брался бороться с ним. У самого-то в доме было не так. А ведь его предупреждали о том, что это может плохо кончиться. И завистливое сердце довело до того, что он попытался рассорить мужа и жену. А, когда не получилось, просто убил её. Сейчас в доме Дерека, наконец-то, воцарился покой, потому что и Дерека больше нет, ведь он и сам был убит при попытке противостоять стражникам» Бэйн нашёл для некромантов пример также безумия, указав на один из домов, который находился впереди: «Мэ́ниот был достаточно приветливым молодым человеком, чей старший брат родился ленгерадом и стал приверженцем красной башни. Мэн боролся с завистью, ведь он тоже хотел достигнуть положения мага. И вместо того, чтобы сосредоточиться на своей жизни, он всё время смотрел на своего брата, который приходил к Флавию за эликсирами. Рассказы о чародейской жизни задевали его за живое. И он не хотел расставаться с этой завистью, постоянно подавляя её. Как видно, этот процесс нельзя назвать борьбой.