Байку про овчину из жизни доблестных спецслужб логичнее интерпретировать как знак их некомпетентности; в действительности Гитлер готовится не просто напасть, а сделать это быстро, до холодов. В стиле, как он разъяснял Г. Кейтелю, «детской прогулки». Разведчики генерала Голикова, зорко вглядываясь в овчину, угрозы не наблюдают (что поразительно точно совпадает с пожеланиями Сталина). Но в итоге Гитлер все-таки нападает — неожиданно. И быстро продвигается вперед; РККА явно не готова. Потери чудовищные. Вывод Суворова восхитителен: разведка была права, на самом деле не готов был Гитлер: тулупов-то у него нет! То есть мудрый Сталин с мудрым Голиковым вынудили его броситься на двор как есть, шубу и шапку позабывши в сенях. Большое утешение для советского народа, который кладет на фронтах миллионы молодых мужчин, чтобы задержать продвижение врага. И позже дать возможность патриотическим разведчикам (бежавшим в Англию??) изобрести новые доказательства стратегической прозорливости вождя. И своего замечательного ведомства тоже — за компанию.

Если бы Суворова интересовал не овчинный эпос, а правда, он бы без труда нашел в материалах разведки (например, доклад того же Голикова от 15 мая 1941 г. Жукову и Тимошенко) гораздо более значимые данные о концентрации не менее ста гитлеровских дивизий на границах СССР. Или о подготовке на польском заводе Островец 800 вагонов со сменной колесной базой — с прозрачным намерением использовать их при переходе на русскую колею. Но дело в том, что Суворова™ (в отличие от Л-Суворова?) интересует главным образом «опрокинутая в прошлое политика». Поэтому овчина и тонны топографических карт на заграницу (которые в равной мере необходимы как для нападения, так и для активной обороны с последующим переносом боевых действий на территорию врага) у него занимают многие страницы, а сотни вагонов, зачем-то переделанных немцами под русскую колею, отсутствуют. С помощью чисто советской игры с «фактами» создается иллюзия полной готовности мудрого Сталина напасть при полной неготовности идиота-Гитлера обороняться.

Еще раз оговоримся: мы не о том, как там в 1941 г. было на самом деле. Это не наш вопрос. Мы о том, как строится работа с коммуникативной памятью.

Что касается финнов, то да, у них была грамотно организованная оборона. И настоящий патриотизм. И компактная армия, построенная без целительных чисток, репрессий и классового подхода. В которой один полковник до обидного ловко разделывается с двумя сталинскими дивизиями. Но все-таки основная проблема была не в финнах, а в советском кургузом планировании, в шапкозакидательстве, несогласованности и некомпетентности командиров, набранных с бору по сосенке после прилива целительной морозной свежести. Задача замаскировать это прискорбное обстоятельство кем-то (возможно, патриотической совестью перебежчика?!) и была поставлена перед Суворовым™ после шумного успеха «Ледокола». И как бы решена. Кривовато — но уж как умеем.

В действительности ворошиловское войско столкнулось с серьезными трудностями не только на великой и ужасной линии Маннергейма, про несокрушимость которой Суворов™ вкручивает сказочному компьютеру (а заодно и доверчивым читательским массам), но и при попытке ударить в незащищенный фланг. Чем глубже залезли, тем труднее оказалось вылезти. Тяжелая техника привязывает к дороге и в зимнем лесу вместо козыря превращается в камень на шее. Достаточно перекрыть коридор спереди и сзади — и без горючего, боеприпасов и еды дивизия из могучей боевой единицы превращается в мишень для мотти-распила финских лесорубов. Причем здесь русофобское «зубоскальство», которым возбуждает читателя Суворов™? Ошибки есть ошибки, некомпетентность есть некомпетентность.

И английская и германская разведки (каждая по-своему) именно так это и понимали, чему свидетельством масса давно опубликованных на немецком и уже переведенных на английский документов той поры. И только у нас вместо добросовестного перевода на русский силы державной агиографии тратятся на обновление высосанной из сталинского пальца потемкинской деревни. С правдоподобными домыслами, псевдоинсайдерскими сливами, «личными воспоминаниями» и прочими до тошноты знакомыми ужимками и прыжками. И читатели («ребятушки») глотают. На безрыбье.

Частный случай Никиты Хрущева

В отличие от Суворова™ Н.С. Хрущев не сочиняет про ночевки в лесу, а просто рассказывает, что видел. Хотя, как любой мемуарист, далеко не всё. И далеко не всегда объективно.

Действительно, если Красная армия в Финляндии была великолепна и ее главной проблемой были минус 41° по Цельсию, почему Сталин завершил войну в марте, когда морозы остались позади и линия Маннергейма вроде бы уже прорвана? Кампания и без того затянулась в 10 раз против первоначального плана (105 дней вместо 10–12), не говоря про несоразмерное количество потерь: по официальным данным, 127 тыс. убитыми и без вести пропавшими (считай, 10–12 дивизий), при вчетверо большем числе раненых, больных и обмороженных. По неофициальным, естественно, больше. Безвозвратные потери финнов составили порядка 26 тыс. Хотя абсолютно точных цифр нет и у них.

Может, дело в том, что еще один-два месяца возни с маленькой Финляндией для СССР были чреваты окончательной утратой военного престижа? К тому же ожидалось обращение финнов за помощью к союзным Британии и Франции, а заполучить их в качестве противника на поле боя Сталину совсем не хотелось. Кстати, заметный сектор нашего общественного мнения до сих пор верит, будто в 1939 г. «белофинны» были союзниками Гитлера. На самом деле наоборот — друг Адольф выражал сердечную готовность помочь в финской войне другу Иосифу, с которым они делили Северную и Восточную Европу согласно недавним секретным договоренностям.

Ненулевой оставалась и вероятность тактического союза сильнейших государств Европы (Франция, Британия, Германия) для совместного похода против СССР, чего Сталин опасался более всего и от чего грамотно прикрылся пактом Молотова — Риббентропа. К сожалению, ненадолго — и он с его недоверчивостью понимал это лучше всех. По итогам Финской кампании Сталин прямо так и говорит, разъясняя начальствующему составу необходимость срочного начала войны и последующего выхода из нее без достижения заявленных целей (ограничившись скромной «безопасностью Ленинграда»):