Запомнив все, что требовалось, он вежливо протянул девочке конверт: «Прошу вас сеньорита Гутьеррес».

Кордоба

Девушка за стойкой кафе в углу беленого зала аэропорта Кордобы давно бросала косые взгляды на молодого человека, устроившегося под афишей голливудского хита, как стали писать даже в испанских газетах. Юноша в точности напоминал героя ленты, Бен-Гура:

– То есть Чарлтона Хестона, – поправила себя девушка, – он, кажется, тоже американец…

Кофе молодой человек заказал на бойком испанском языке, но с заметным акцентом. На соседний стул он водрузил потрепанный рюкзак из поцарапанной кожи. На лямке болтался стальной термос. Молодой человек носил синие джинсы, мятую куртку оливкового хаки и холщовые кеды. Расстегнутая на груди рубашка светила белизной. На загорелой шее сверкал медный крестик:

– Он католик, – подумала девушка, – наверное, турист. У американцев всегда много денег… – молодой человек не выглядел богачом, но вещи у него, хоть и подержанные, отличались качеством. Он шевелил губами, углубившись в местную газету, La Voz. В кармане рюкзака девушка увидела сложенную Buenos Aires Herald:

– Точно, турист. Или, может быть, он приехал изучать язык в университете… – университет Кордобы, открытый иезуитами, был старейшим в стране:

– Но тогда бы он не сидел в аэропорту, а взял бы такси и поехал в город. Или он ждет приятеля… – кусая румяный чуррос, юноша зашелестел страницами студенческой записной книжки. Динамик над стойкой захрипел, ленивый голос диспетчера сказал:

– Вниманию встречающих. Рейс из Сантьяго ожидается через четверть часа, ворота номер два… – всего в аэропорту ворот было четыре. Несмотря на начавшуюся осень, здесь, на севере, было еще тепло. Вокруг медленно крутящегося вентилятора кафе метались мухи:

– Нет, он не этого рейса ждет… – девушка помахала полотенцем, отгоняя насекомых, – он даже не обратил внимание на объявление, словно он его не услышал…

Иосиф Кардозо все отлично услышал. Получив телеграмму о букете сирени, вернувшись на безопасную квартиру в портовом районе, он сказал отчиму:

– Я туда и обратно, но в столицу я вернусь отцом Мендесом… – Шмуэль по приезду должен был появиться в епархиальном управлении:

– Тебя пошлют в монастырь, – объяснил брат, – где тебе приготовят келью. Придется ходить на службы, нести послушание с другими монахами… – Иосиф зевнул:

– Никакой разницы с армией. Если надо ходить, значит, буду ходить, и деньги собирать буду, – он подмигнул брату, – ради вящей славы Господней…

Устроившись на кованом балконе квартирки, профессор Судаков почесал седоватую голову:

– Почему ты хочешь, чтобы Шмуэль, то есть ты, поселился в пансионе? Он приедет сюда в твоей одежде, а к тебе здесь все привыкли… – Иосиф появился в Аргентине с настоящим американским паспортом, где, правда, значилось поддельное имя. Выдавая ему документ, Коротышка поднял палец:

– Комар носа не подточит. Но не стоит с этим документом ходить в американское посольство, если ты понимаешь, о чем я говорю… – начальник мелко рассмеялся. Иосиф беспокоился за паспорта отчима и дяди Мишеля, но его волнения оказались бесплодными. Барон де Лу заметил:

– Милый мой, я на войне… – он отчего-то запнулся, – нашлепал столько паспортов, что их бы хватило всему французскому Сопротивлению… – он бросил на стол две синие книжечки, – смотри, листай, сам президент де Голль не придерется к нашим бумагам… – Иосиф подозревал, что бланки паспортов дядя Мишель получил, пользуясь старыми, партизанскими связями:

– Это как с дядей Авраамом, – понял юноша, – он может поднять трубку и позвонить любому министру и самому Старику. Все правительство с ним воевало, он подписывал Декларацию Независимости…

В Буэнос-Айресе профессор Судаков ходил на рынок, варил куриный бульон и мыл полы в гулкой, просторной квартире, с высокими потолками:

– Ты живи в комнатушках, снятый за казенный счет, – фыркнул отчим, – а мы с Маляром любим удобства, мы пожилые люди. В отличие от тебя, мы здесь с приватной миссией… – Иосиф посещал квартиру почти каждый день. По договоренности с Моссадом, они разделили задания, как выражался Коротышка. Группа, поселившаяся в тесной квартирке, тоже неподалеку от порта, следила за предполагаемым Эйхманом:

– То есть не предполагаемым, – Иосиф захлопнул блокнот, – мы почти точно знаем, что это он… – беглый нацист обретался в рабочем пригороде столицы Аргентины, где он жил в собственном коттедже:

– Двадцать километров к северу от города… – хмыкнул Иосиф, – машины у него нет, он пользуется автобусом… – от остановки до крыльца дома Эйхмана было каких-то пятьдесят метров:

– Улица вечно пустынная, что осложняет дело. На автобусах с ним нам пока ездить нельзя. Не стоит, чтобы он почуял неладное… – посторонняя машина на улице тоже вызвала бы подозрения, но ничего другого им не оставалось:

– Но не сейчас, а когда Коротышка даст окончательное разрешение на операцию, – напомнил себе Иосиф, – хотелось бы убить двух птиц одним камнем, а лучше не двух, а трех… – отчим и дядя Мишель следили за вышедшим на пенсию ювелиром, немцем по происхождению. Они надеялись, что старик выведет их на фон Рабе:

– Коротышка намеревается поймать и Менгеле, – юноша поднялся, – ходят слухи, что он тоже в столице Аргентины… – судя по телеграмме, Шмуэль вез новости:

– Он передает мне букет сирени, – Иосиф оставил медь на столике, – в Чили ему что-то удалось выяснить… – в конце концов, Иосиф согласился с отчимом:

– Так удобнее, пусть Шмуэль остается здесь. Вы правы, в квартале я примелькался, меня считают американским студентом… – Иосиф обсуждал с табачником футбол, флиртовал с девушками за стойкой рабочего кафе. Он посещал бар на углу маленькой площади и сходил на милонгу. Он понимал, что отчим волнуется за Шмуэля:

– Дядя Авраам еще считает нас детьми. Пусть Шмуэль становится студентом, а я приму обличье иезуита. Семейная традиция, так сказать… – динамики захрипели:

– Совершил посадку рейс из Сантьяго. Встречающие, ожидайте пассажиров у ворот номер два… – подхватив саквояж, Иосиф пошел в мужскую уборную.

Буэнос-Айрес

Из коричневого пакета с надписью «Кафе Гиппопотам» упоительно пахло ванилью и дуче де лече. На забрызганной кофе электрической плитке пыхтел антикварный, медный кувшинчик:

– До войны я посещал Иран, – раздался надтреснутый голос, – шахская семья приглашала меня для оценки драгоценностей… – зашаркали старческие ноги, – кувшинчик я купил на тегеранском базаре. Восемнадцатый век, ничего особенного, но вещица милая…

Пакет стоял на растрескавшемся столике эпохи бидермейера. Седоволосый человек ловко разлил по чашкам тонкого фарфора вязкий кофе:

– Немного кардамона, – заявил он, – и никакого сахара. Хотя в Греции предпочитают именно сладкий кофе. С тамошней королевской семьей я тоже был знаком. У них имелись неплохие бриллианты…

Аптекарский комод с маленькими ящичками, тонул в полутьме захламленного магазинчика в узком переулке неподалеку от кафе «Гиппопотам». За стальными жалюзи раздались гулкие удары колокола:

– Церковь у нас красивая… – опустившись на рассохшийся стул, ювелир цедил кофе, – в Сан-Тельмо есть характер. Поэтому я отсюда не уезжаю… – он показал на потолок, – после смерти жены в комнатах царит запустение, но, чтобы выйти на работу, мне достаточно спуститься по лестнице… – он достал из жестяной коробки щепотку табака:

– Курите, – разрешил ювелир, – камни я здесь не держу, а хлам… – он обвел рукой нагромождения старой мебели и дешевого фарфора, – дыма не боится… – зажигалка щелкнула, осветив яркие, голубые глаза, слегка побитые сединой светлые волосы:

– Вы правильно сделали, что приехали сюда, месье Ленуар… – в французском языке ювелира слышался немецкий акцент, – Южную Америку не затронула война, а здешние революции не сравнить с европейскими. Мы, то есть они, обошлись малой кровью… – старик затянулся самокруткой:

– Вся эта дребедень, – поджав тонкие губы, он пошатал спинку стула, – поражена жучком. Но здешней бедноте все равно, они скупают вещи за бесценок… – зашуршал пакет, старик зачавкал чуррос:

– Кафе я помню с юношеских времен… – крошки падали на расстеленную бумагу, – хозяин итальяшка, готовит он неплохо… – засунув морщинистый палец в рот, он поправил протез:

– Как я сказал, по сравнению с нынешней Европой, антикварный рынок у нас в отличном