Когда растворяешь верхний слой рисунки, на несколько мгновений, смешиваются… – в внешности фон Рабе он тоже видел старые очертания. Ему казалось, что нынешнее лицо нациста скоро оплывет, стекая вниз:

– Тогда откроются его истинные черты. Знавшие его до операций, могут понять, что это он, надо только быть внимательным. Остальные, разумеется, ничего не подозревают… – на него повеяло сандалом, флягу со свежей водой убрали:

– Пока за вами ухаживают, – спокойно сказал тот же голос, – но, месье Маляр, это положение может измениться в любой момент. Не заставляйте меня идти на крайние меры, не проявляйте ваше известное семейное упрямство… – яркий свет потух, загорелась тусклая лампа. Мишель почувствовал пот, на лице:

– Кепка пытал Авраама на Лубянке, светил ему прожектором в глаза, поил соленой водой. Здесь жарко и без прожектора… – он понял, что оказался на севере, в тропиках:

– У нацистов появилось новое гнездо в джунглях. В сельве можно скрываться всю жизнь, законов здесь не существует. Здесь всегда право только оружие… – он вспомнил разговоры о бесследно исчезнувшем Барбье:

– Благодаря Шмуэлю мы знаем, что Рауфф обосновался в Пунта-Аренасе. В городе никто не догадывается, кто он такой на самом деле. Барбье после войны работал на американское правительство, но потом его след затерялся. Затерялся, чтобы вывести сюда… – он почти не сомневался, что в джунглях сидит именно бывший начальник лионского гестапо:

– Он набрал себе банду головорезов, стал местным царьком. Здесь предпочитают не разговаривать, а стрелять… – прислушавшись, он решил, что, скорее всего, лежит в подвале. Шаги отзывались эхом под каменными сводами:

– Здесь два человека, – Мишель облизал губы, – но Вебера, он, разумеется, сюда не потащил. Это фон Рабе, и наверное Барбье. Мы знали, что Вебер связан с фон Рабе. Надо было мне взять пистолет, отправляясь к нему. С оружием я бы ушел от охранников… – Мишель все равно попытался сбежать из лавки. Как он и предполагал, задняя дверь вела в проходной двор:

– Но замок заперли, а высадить его мне было нечем. Именно там охранники меня и взяли. С пистолетом я бы с ними справился, даже с двоими. Меня много раз пытались арестовать на войне, но получилось это только у фон Рабе. Получилось тогда, получилось и теперь… – рука коснулась его груди:

– Ваш старый шрам почти незаметен, – задумчиво сказал нацист, – четверть века прошло с тех пор, как я в вас стрелял в Мадриде. Мы тогда все были юнцами, месье Маляр… – Мишель ничего не мог с собой сделать:

– Если я спасусь, если выберусь отсюда, то, я буду знать, что рисунок Ван Эйка сохранился. Я хотел поймать фон Рабе, чтобы вернуть эскиз человечеству, искупить свою вину перед искусством. Я думал только о себе, – вздохнул Мишель, – и сейчас расплачиваюсь за неосторожность… – язык с трудом двигался в пересохшем рту. Он все равно настойчиво повторил:

– Эскиз… эскиз Ван Эйка… что с ним… – Мишель, наконец, открыл глаза.

Фон Рабе улыбался, прислонившись к стене грубого камня, под одинокой лампочкой. В углу что-то зашуршало, он позвал:

– Погоди, не сейчас. Видишь, месье Маляр начал говорить… – он прошелся по выложенному плитами полу:

– Ему пятьдесят, – подумал Мишель, – он старше меня на два года, а выглядит едва на сорок лет. Пластические операции помогли… – длинные пальцы сунули ему в рот сигарету:

– Покурим, месье Маляр, – распорядился фон Рабе, – я ожидал такого вопроса. Видите… – он щелкнул зажигалкой, – я на вас не в обиде за то, что вы лишили наше движение бесценных сокровищ. Но вы спасали жену, я бы тоже так сделал на вашем месте… – он понимающе склонил почти не тронутую сединой голову:

– Думаю, даже при ее нынешней внешности, в постели она осталась горячей, как и пятнадцать лет назад. Помните, в сорок пятом году я вам рассказывал о наших встречах в Лионе… – он подмигнул Мишелю:

– Ваша жена была рада моим визитам в камеру. Она, кстати, считала, что я гораздо лучше вас в этом отношении… – Мишель заставил себя не отворачиваться:

– Это ложь, он хочет, чтобы мне было больнее, как в Германии… – фон Рабе пожал плечами:

– Не верите, ваше право. Что касается Ван Эйка… – он выпустил клуб дыма, – могу вас обрадовать. Рисунок в отличном состоянии, он хранится в безопасном месте. Вам, то есть человечеству, я его не отдам… – фон Рабе оскалил белые, крепкие зубы, – однако я вам помог, месье Маляр, успокоил ваши тревоги, помогите и вы мне… – он вскинул бровь, – скажите, в каком составе вы сюда явились? Опять частная инициатива, как в Патагонии, или мне стоит ждать представителей бывших союзных держав, с ордером на арест… – Мишель подумал:

– Ритберг фон Теттау, гражданин Лихтенштейна. Но это ничего не значит, с его новой внешностью, никто ничего не докажет. У него, наверняка, с десяток паспортов, он может стать, кем угодно. Рисунок, он скорее всего держит в банковской ячейке, в Швейцарии. До эскиза не добраться никакой секретной службе. И вообще, может быть, он врет… – Мишель сжал губы. Наклонившись, фон Рабе поводил окурком у его лица:

– Нужен десяток человек с сигаретами, чтобы выжечь один глаз, – задумчиво сказал он, – проверено опытом. Один человек столько не выкурит, это опасно. Но, чтобы не возиться, мы можем применить раскаленный штырь. Я вас не убью, я набил руку в таких делах. Потеряв глаз, вы окажетесь сговорчивее, обещаю. Пока полежите, подумайте о моем вопросе… – тень фон Рабе исчезла в полутьме подвала. Мишель насторожился. До него донеслись звуки открывающейся двери:

– Надо бежать, но как… – он попытался пошевелиться, – опять мерзавец связал меня по рукам и ногам. Но я должен вырваться отсюда, ради Лауры, ради мальчика… – поднимаясь вслед за Максом по лестнице, Барбье остановился:

– Думаешь, он начнет говорить… – Максимилиан хмыкнул:

– Посмотрим. В любом случае, на следующий допрос я приведу Адольфа. Парню тринадцать, ему надо начинать обучение… – Барбье хохотнул:

– Во всех отношениях. Индианок мы здесь не держим, но он слышит разговоры парней. Мальчишка краснеет, самое время ему познакомиться с этой стороной жизни… – Макс покачал головой:

– Не с индианками. Мои арабские друзья обо всем позаботятся в следующем году, а я сейчас обучу его особым методам допроса… – Барбье кивнул: «Правильно». У выхода из подвала во двор Макс зевнул:

– Час ночи, пора спать. Ладно, как говорят русские, утро вечера мудреней, Клаус… – он полюбовался яркими, южными созвездиями. Среди огоньков двигались красные точки:

– Самолет летит, в Буэнос-Айрес… – свистнув филе бразильеро, Макс пошел в свое крыло эстансии.

Клерк за ободранной стойкой с картонной табличкой: «Прокат автомобилей, лодок, охотничьего снаряжения», откровенно дремал, свесив голову на грудь, закрывшись потрепанным американским журналом.

Аэропорт Параны, с единственной, растрескавшейся бетонной полосой, был тихим. В день поле принимало и выпускало только несколько самолетов из столицы страны и близлежащих Бразилии с Парагваем. Сезон был туристический, но охотники и рыболовы предпочитали ездить в сельву на праздники. Пасха недавно закончилась, клерк не ожидал наплыва посетителей. Не ожидая, что кто-то с недавно приземлившегося столичного рейса подойдет к стойке, он решил немного отдохнуть. Колокольчик внезапно зазвенел, служащий очнулся:

– Простите… – журнал упал на вымощенный плиткой пол, – рад вам служить, кабальеро…

В инструкции, полученной от хозяина проката, строго предписывалось называть всех клиентов именно так. Мощный, коротко стриженый мужик, с побитыми сединой рыжими волосами, на кабальеро походил меньше всего:

– Рабочие вроде него стоят у станка, или трудятся на эстансиях… – клерк оценил подержанные брюки хаки, застиранную майку и мятую куртку, – откуда у него деньги на машину или снаряжение? Пусть ходит пешком и удит бамбуковой удочкой…

Повертев лежащий на стойке прейскурант, посетитель, на неожиданно изысканном испанском языке, поинтересовался ценой американского внедорожника, виллиса, на три дня. Служащий решил, что перед ним не турист:

– Он говорит, как испанец из Кастилии. Видно,