Церковь разлагалась от слабости веры и обилия умствований, монархия теряла авторитет, революция набирала силу. Что-то совершенно невероятное, бессмысленное творилось в России.

Вредное действие хоть отрицательно научит. Полный застой, по крайней мере, даёт отдохновение. Мы же всё находимся в самом истощающем напряжении сил, а в тоже время в общей сложности делаем хуже, чем ничего. Одной рукой мы прививаем народу социалистические идеи, другой поддерживаем его православие. Одной рукой воскрешаем дворянство, другой стараемся превратить дворян в разночинцев чуть не еврейского типа. Одной рукой сдерживаем политиканство, ведущее к парламентаризму, другой размножаем целые мириады людей, которым в жизни нет места, кроме политиканства. В национально воспитательном смысле это, выходит, самый вредный хаос, в котором масса общества и народа теряет возможность вырабатывать какое бы то ни было определённое мировоззрение. Современная печать уже представляет самое тревожное выражение этого хаоса. Положительно никогда ещё в ней не было такого количества органов чисто «сумбурных», представляющих смесь самых несовместимых принципов. Никогда не было и такого безмерного количества публицистов без всякого ясного мировоззрения, а между тем смело берущихся решать все вопросы, поучать всех, начиная от мужика и кончая министрами. Это и совершенно естественно, потому что в современном хаосе понятий люди разучаются отличать умное от глупого, знание от незнания, опыт от фантазии.

Несчастная война с Японией обнажила все язвы русского общества в полном их безобразии. Дело было не в гибели флота… но ведь и вообще всё гибло. Невероятно жаль становилось этого несчастного Царя! А того больше Россию, которая не могла не желать жить, а ей грозила гибель, она прямо находилась в гибели, а Царь бессилен был её спасти, бессилен делать то, что могло бы спасти Россию! Что ни делал, губил и её, и себя самого. И что мог сделать простой русский человек? Ничего ровно. Сиди и жди, пока погибнешь.

И гибли… И первым камнем в будущую могилу России стал учреждённый парламент. Какой парламент мог быть в стране обезумевшей, стране, себя саму забывшей и не знающей? Недостаток сознательности, самопонимания был свойственен России всегда, он бросался в глаза уже в «стихийности» её истории, которая отмечалась всеми историками, а иными даже считалась чем-то очень сильным. На самом деле то была весьма печальная сторона русского политического существования. Без сомнения, сила инстинкта в русском народе очень велика, и это само по себе ценно, ибо инстинкт есть голос внутреннего чувства. Прочность чувства, создающего идеалы нравственной жизни, как основы политического существования, качество драгоценное. Но им одним нельзя же устраивать государственных отношений! Для сильного, прочного и систематического действия политическая идея должна сознать себя как политическая. Она должна иметь свою политическую философию и систему права. Этого не было никогда. И не имея государственной политической философии, внятной идеи, что же сделали? Открыли дорогу всем прочим! И превратилась русская жизнь в вавилонское столпотворение. Все разбились, везде партии, везде фракции, везде разделение и вражда. Независимости мнения и действия не только не понимают сами, но и не позволяют другим, и если находится человек или орган печати, стоящий на почве не партийной, а общей, национальной пользы, то против него поднимутся все партии, все фракции, и в этом общем стремлении съесть того, кто осмеливается быть внепартийным, проявляется ныне единственно возможное «объединение» их.

Кто не знал ещё недавно, что Российское государство есть государство Русское – не польское, не финское, не татарское, тем паче не еврейское, а именно Русское, созданное Русским народом, поддерживаемое Русским народом и не способное прожить полустолетия, если в нём окажется подорвана гегемония Русского народа? Теперь эту азбучную истину забыли чуть не все. И более всего озаботилась общественность правами «бедных» инородцев, прежде всего, евреев, удивительным образом, подмявшим под себя всю печать и финансы, несмотря на пресловутую черту осёдлости. Да время ли было думать об этом при тогдашней слабости русских? Заботиться в ту пору о том, чтобы евреям не было от русских какого-нибудь притеснения, – это очень походило на размышления овцы о том, как ей не обидеть чем-нибудь бедного волка.

Хороши были и правые со своими криками о масонах. Тема важна была, но так ли следовало к ней подходить? Страх – плохой советник. Злую и вредную силу нужно прежде всего знать. Все, которые обнаруживали такой страх пред масонством и еврейством, прежде всего должны были бы озаботиться тем, чтобы в собственных русских действиях по устроению государства не было вопиющих промахов и чтобы сами при этом не подрывали, не приводили к нулю здоровые силы собственного строя, а давали им ход и рост, и тогда разные «внешние» злые влияния, вроде масонства, перестали бы быть роковыми и легко были бы парализованы. К несчастью, именно в этом отношении и делалось меньше всего. Позабыли простую истину, что успехи вредных сил зависят всегда от внутренней деморализации сил добра.

А куда только делись эти силы? Поражения и гибель собственной страны отмечали, как праздник, патриотизм клеймили… Если оскудевшая душа человека или его подорванный разум не находят уже благословения даже для Отечества – то это значит, что такой человек не способен ничего любить горячей, самоотверженной любовью. Россия переживала тяжкое, болезненное время, когда чувство любви к Отечеству подрывалось множеством деморализующих влияний. Ничто однако не потеряно у людей, если они сберегут чувство любви к Отечеству. Всё можно исправить и воскресить, если у нас сохраняется любовь к Отечеству. Но всё погибло, если допустили ей рухнуть в сердце своём. А казалось, что это и допустили. Несчастно общество, забывшее Бога и Отечество, попавшее в руки политиканов и журналистов! Нет класса, живущего более вне народа, чем нынешние политиканы.

По части искусства одурачивать толпу, льстить ей, угрожать, увлекать её – по части этого гибельного, ядовитого искусства агитации люди дела всегда будут побиты теми, кто специально посвятил себя политиканству.

Патрициев, дворян, служилых массы иногда ненавидели, но уважали и боялись. Современных политиков – просто презирают повсюду, где демократический строй сколько-нибудь укрепился.

Тогда, в пятом году, Лев Александрович вполне увидел, что его России пришёл конец, а новой он не умеет служить, потому что не согласен с планами её самоуничтожения.

Однако всё изменилось с приходом к власти Столыпина. Пётр Аркадьевич ознакомился с докладом Тихомирова «О недостатках нашей конституции», был восхищён, немедленно вызвал Льва Александровича телеграммой в столицу и предложил поступить к нему на службу. Трудно было отказаться от такого предложения. Открывалась заманчивая перспектива – влиять, наконец, на государственную политику, быть может, убедить даже премьера в необходимости роспуска Думы и пересмотре основных законов. Влиять, однако, не очень вышло, и вскоре Столыпин предложил Тихомирову иное поприще – возглавить «Московские ведомости». Смешно было вспомнить: когда покидал заграницу, в среде бывших друзей ходили слухи, будто бы «старик» получает в свои руки редакцию «Московских ведомостей». Диким это казалось в ту пору. Да и потом, когда уже работал в этой газете при Гринмуте. А сбылось «пророчество»!