…«зная его, я уверен, что переговоры, в конечном итоге завершатся успехом» – писал в той статье наш проницательный писатель. «Переговоры» продолжаются не один десяток лет, чем они могут закончиться, никто не знает, стороны бряцают оружием, и вот-вот вспыхнет очередное кровавое противостояние…

М. Ибрагимбеков, в ответ на мою статью, разразился новой, не менее гневной статьёй, в которой перешёл к прямым оскорблениям. Напомнил «мудрое и ёмкое изречение замечательного исследователя и учёного Альфреда Брема[924] – «И У МЫШОНКА ЕСТЬ МОШОНКА» -

…заглавные буквы предпочёл сам автор…

универсальная формула, задолго до трудов Фрейда во многом объяснившая истоки нелепого тщеславия, беспричинной агрессии, привычки кусать, подкравшись сзади, а также желания утвердиться, вопреки собственным возможностям в глазах окружающих за чужой счёт, словом, всех причудливых и забавных проявлений, иногда наблюдаемых нами в поведении млекопитающих, преимущественно очень мелкого калибра».

Вот так пригвоздил меня к позорному столбу.

Ответ мой не напечатали, хотя он состоял из несколько спокойных строк.

Теперь, когда прошло почти 50 лет с семидесятых, и почти 15 лет с 2001 года, думаю о том, что М. Ибрагимбеков, в какой-то мере был прав.

Признаюсь, никогда не был «млекопитающим большого калибра», в какие-то периоды своей жизни, скорее «мышонком», признаюсь, никогда не был «мачо», в какие-то периоды своей жизни даже комплексовал по этому поводу, но сегодня думаю, что мне повезло, прежде всего, с женщиной, которая не стала искать во мне «млекопитающее большого калибра», но дело не только в этом, постепенно стало открываться для меня в мире что-то иное, не «зоологическое», открываться, что мир людей, может быть, хрупким, трепетным, печальным, даже альтруистичным, это не слабость мира, как не парадоксально, условие его выживания, благодарю судьбу, что через десятилетия проросла во мне «Фиеста», возвратилась Брет, а через «Фиесту», через Брет, возвратилась нежность и печаль к женщинам моей судьбы, которых уже нет в этом мире.

И ещё благодарю судьбу, что пусть в преклонном возрасте, сумел понять опасность, смертельную опасность «млекопитающих большого калибра», которыми все должны восторгаться в меру своей «аристократичности».

Мне остаётся, отдав должное «зоологическому остроумию» автора, поговорить о том же самом, только на языке человеческой рефлексии, поскольку речь идёт о людях, а не о млекопитающих.

Речь идёт о человеческих, слишком человеческих, феноменах господин и слуга, о которых не один век размышляет цивилизованное человечество.

…Господин и слуга

Серьёзная рефлексия на эту тему восходит к «Феноменологии духа» Гегеля[925].

Было бы наивно пытаться изложить концепцию Гегеля, да и компетенции моей явно недостаточно. Для моих целей достаточно сказать, что господин и слуга во взаимоотношениях людей были и будут, о них писали и будут писать.

В «театре жизни» люди играют разные роли, воплощаясь то в одну роль, то в другую. В том числе, воплощаясь в различные модификации ролей слуги и господина. «Играют», «театр» не должно обманывать, игра может быть предельно серьёзной, ценою жизни и смерти.

Прежде всего, запомним – уроки Гегеля – слуга и господин это взаимоотношения самосознания одного человека с самосознанием другого человека. Одно из этих самосознаний может быть подавленным, испуганным, бог знает ещё каким, но, во всех случаях, самосознанием человека. Если страх окончательно парализовал всё человеческое, не только слуга перестаёт быть слугою, но и господин господином. Люди, человек, скатываются не к животным, много ниже.

Не надо думать, что общественная роль «слуги» предопределяет униженность, угнетённость. Разные исторические времена, разные культуры, соответственно, разные «слуги». Вспомним слуг из английского кино, несмотря ни на что, сохраняющих горделивую осанку. Или американский фильм о реальном дворецком при нескольких президентах США[926], который в самых тяжёлых обстоятельствах жизни, сумел сохранить своё достоинство.

Не будем идеализировать положение слуг или дворецких, но во всех случаях, в развитых культурах, растоптать достоинство слуги (дворецкого) означает растоптать сами основы жизни.

В общественных ролях слуги и господина много динамичного, изменчивого, у каждого свои иллюзии, своё ложное сознание, – вновь уроки Гегеля.

Господин, который ставит между миром и собой бесправного раба, фактически наталкивается на пустоту, и его иллюзия всесильности сразу, или с течением времени, обнаруживает отсутствие действительной исторической силы.

С другой стороны, здоровая привычка к повиновению, важный момент в развитии самосознания человека. Не испытав на себе этого принуждения, ломающего своеволие личности, никто не может стать свободным, разумным, и способным повелевать. По Гегелю именно рабское сознание возвышается до стоического и скептического, каким оно реализовало себя в древнегреческой философии.

Возможно в этом суть библейского изречения «страх перед господином есть начало мудрости»[927]. Признаюсь, мне не очень понятен этот «страх перед господином», но покорность, тем более, «космическая покорность», пожалуй, действительно «начало мудрости». Особенно в эпоху бездумного потребления, когда хочется всё забрать, ничего не отдавая.

Экстатический вариант подобной покорности, жизнь и поэзия Марины Цветаевой[928]

…приведу хотя бы такие строчки: «я раба, ты Господин», «Ты – Господь и Господин, а я – Чернозём»…

Прав я или не прав, не мне судить.

Наконец, возможно, самое главное для наших целей.

Понимание того, что в современную эпоху власть определяется не отношениями господства и подчинения, а уровнем легитимности. Между человеком, избранным во власть, и гражданином, который избирает эту власть, стоят политические институты и правовые процедуры. Они то и не позволяют «господину» игнорировать самосознание слуги, тем более, растоптать его как личность.

Западные (и не только западные) интеллектуалы могут доискиваться до подводных течений и скрытых мотивов любой власти.

Кто-то будет приветствовать сверхчеловека как абсолютного господина, кто-то будет скептически развенчивать западные легитимные институты, кто-то обнаружит, что власть использует интеллектуалов как медиумов, кто-то выдвинет феминистическую гипотезу о становлении Женщины как Господина, кто-то, с менее изощрённым умом, будет продолжать цитировать Брёма.

Не будем лукавить, об этом полезно рассуждать, когда власть легитимна, а политические институты нормально функционируют. К нам это не относится. Следует отдавать себе отчёт, что без нормально функционирующих политических институтов, у нас не только не наступит эпоха «конца истории», когда полезно рассуждать о неизбежных границах (ограничениях) легитимности, но и постоянно будем мельтешить в преддверии «начала истории».

Мнимое мельтешение господина и его слуг.

Мнимое мельтешение истории.

Несколько важных итогов для азербайджанского сознания.

Первое.

Политик, занимающий высокий политический пост, нередко преувеличивает свою историческую значимость, и не понимает ограниченный характер своей власти. Даже когда все перед ним склоняются, и он волен унизить, даже уничтожить, любого из них.

Второе.

Понимание того, что в театре человеческого духа, не стыдно, даже полезно, оказаться «мышонком», имеющим ничтожно малый социальный ресурс. При условии, что