начали благоустраивать город, в котором намеревались жить. Местных жителей в ту пору называли «туземцы», без капли уничижительности. Часть «туземцев» (меньшая часть) подхватила это «благоустройство» и, тем самым, стала преодолевать свою «туземность». Другие так и остались «туземцами, отодвинувшись на периферию городской жизни. Туземцы в собственном городе.

«Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные», как бы, названия без названий, говорящие о том, что эти улицы находятся за пределами культурной ойкумены города. Названия как указание на безымянность. Названия как указание на «туземность», как на жизнь, в которой время неподвижно.

Советские «колонизаторы» предпочитали другой стиль, никакой безымянности, точные идеологические названия как часть монументальной пропаганды. Та же «9-я Хребтовая» стала улицей Мирза Давуда Гусейнова[931].

Во-вторых.

Все эти «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные» в советское время были перерезаны улицей, которая получила название «Советская». Наверно с целью всё той же монументальной пропаганды, чтобы «туземцы» становились советскими людьми. Составной частью «советского народа».

Много воды утекло с тех пор. Уже давно нет страны, которая называлась «Советской», в постсоветские времена переименовали улицу, которая долгие годы называлась «Советской», но в городском обиходе сохранилось название «советская». Иронический парадокс в том, что «советская» как жила по своим «туземным» нравам, так и живёт до сих пор, хотя город шагнул далеко за «Советскую», и последняя в этом смысле, даже приблизилась к центру. «Советская» так и осталась не «советской» или, точнее, вне «советской». Жители «Советской» так и не стали «советским народом».

В-третьих.

История историей, советское, постсоветское, но есть настоящее, в котором живу, в котором пишу свою книгу. А в этом настоящем, мне не трудно выйти из дома, пройти два квартала, и подойти к «советской». Сегодня это руины. Собирались провести магистраль, заложить парк, потом не хватило средств, только на более или менее пристойные заборы. Кое-где сохранились дома, живут люди, прямо на развалинах разводят костры, где-то сжигают старые покрышки, дым и копоть застилают всё вокруг, рядом играют дети.

Не знаю, что будет завтра, через год, через десять лет. Сегодня это «руины Советской». Горькая метафора.

Окраина Большого Города…

Место действия повести «И не было лучше брата» обозначено просто «отдалённый район города». Единственной достопримечательностью этого «отдалённого района» была баня, которая была построена «в середине прошлого века», т. е. в середине XIX века. Любители настоящей бани приезжали сюда из самых дальних районов города.

В повести нет названия улиц. Но по нравам людей, которые здесь живут, трудно ошибиться. Это «далеко, далеко», это «Хребтовые», «Нагорные», «Параллельные». Это «Советская».

Когда-то, в том же XIX веке, это был «отдалённый район», в тех же семидесятых годах XX века, о которых говорилось выше, возможно, уже не столь «отдалённый», но во всех случаях, «отдалённый» в значении отгороженный от остального города. Это периферия города, его окраина, даже если эта «окраина» находится уже не на окраине.

Там в Большом Городе всё динамично, время подгоняет людей, заставляет их меняться, способны они на это или не способны, заставляет менять даже предустановленность жизни.

Здесь на «окраине», которая может быть и не окраина, время давно остановилось, нравы не меняются, это некий бастион предустановленности жизни, который всегда будет сопротивляться Большому Городу.

Сопротивляться настолько, насколько хватит сил сопротивляться историческому времени.

Своеобразное «гетто» внутри Большого города, внутри Большой страны, Большого мира.

Здесь, в этом отдалённом районе, на «окраине» жил Джалил муаллим, герой повести «И не было лучше брата».

…Почему «муаллим»? Что означает «муаллим»? Такой естественный вопрос может задать читатель, не знакомый с нравами этого Большого Города. «Муаллим» – буквально «учитель», с какого-то времени стало в Большом Городе обычным обращением. Вроде «мистер», «сэр», «пан», «эфенди». В некоторых случаях, скажем, когда обращаешься к мяснику или парикмахеру, «учитель» может восприниматься как издёвка. Но привыкли, уже не режет слух. Может быть ещё и потому, что мясник или парикмахер по своему социальному статусу давно перестали уступать учителю. Периферия не стала походить на центр, зато центр стал походить на периферию…

Джалил муаллим, действительно, был муаллим, не потому что учитель, а потому что уважаемый человек. Его считали даже эрудированным человеком, хотя из года в год он перечитывал одну и ту же книгу, азербайджанские народные сказки. Ему нравилось, что в мире сказок люди жили правильно, и мир вокруг, рано или поздно, признавал в них правильных людей.

Джалил муаллим, действительно, был муаллим. Так воспринимал себя он сам, так воспринимали его окружающие.

Уважаемый человек…

В этом отдалённом районе жили в основном здравомыслящие люди. И эти здравомыслящие люди ставили Джалил муаллима в пример другим.

Заслужил он это тем, что жил правильно, не позволял себе опрометчивых поступков. Стал самым уважаемым человеком на этой улице, даже более уважаемым, чем прокурор Гасанов, который жил через квартал от дома Джалил муаллима.

Жизнь не баловала Джалил муаллима.

Не вернулся с фронта отец. Все заботы о семье, матери, и двух младших братьев легли на его плечи.

Тогда и пришлось Джалил муаллиму бросить учёбу. С утра продавал газеты, потом разносил почту по домам, во второй половине дня продавал поштучно папиросы, сахар, ириски.

Только и мечтал о том, как сумеет заработать столько, что освободит от тяжёлой работы мать, даст образование младшим братьям.

И всё это могло бы исполниться, но в самом конце войны неожиданно умер младший брат.

Заболел, но болел не долго. Тело, изнурённое недоеданием, не справилось с болезнью. Мать долго не могла прийти в себя, так до конца и не оправилась.

С окончанием войны дела пошли лучше. Работал почтальоном, наградили его медалью «За оборону Кавказа», а спустя два года, когда ушёл на пенсию старый директор, назначили директором почты.

К обязанностям своим относился Джалил муаллим очень серьёзно. Начальство его ценило, работу почты отмечали грамотами. Работников часто поощряли денежными премиями.

Жизнь постепенно налаживалась.

Младший брат Симург учился, как и полагается мальчику из нормальной семьи. Правда, учился хуже, чем хотелось бы старшему брату, Поговорил с ним Джалил муаллим, тот послушал его, не стал огорчать. Учиться стал лучше, даже в библиотеку начал ходить.

Зарабатывал Джалил муаллим в это время совсем неплохо, на всё хватало, даже удавалось кое-что отложить. В конце каждой недели давал Симургу деньги, вспоминал, как тяжело жилось ему самому, старался, чтобы брату жилось легче. Никогда не упрекал его, чтобы не случилось, был уверен, кровь у Симурга хорошая, отцовская. Не даст оступиться.

Чувствовал Джалил муаллим, что любит его брат, что гордится им. Не было послушнее и лучше брата на всей улице, а, возможно, и во всём городе.

Действительно, не было лучше брата.

В то лето Симург поступал