На истоптанном снегу возле ямы валялись комья красноватой мерзлой глины и острой горкой поднималась выброшенная из могилы земля. Могила была широкая, на два гроба, — вместе с Павлом Никитичем хоронили и Леньку Черных.

Народу на погосте собралось много — пришли все партизаны, оставшиеся в Черемухове с Лукиным, и чуть ли не со всех дворов крестьяне, узнавшие, что будут похороны.

Партизаны стояли ближе к могиле, шеренгами, держа «у ноги» заряженные для залпа винтовки, крестьяне теснились среди белых холмиков нестройной толпой.

Лена пришла на похороны вместе с Никитой и Анютой. Они стояли возле самой могильной ямы. В руках у Анюты был большой зеленый венок, сплетенный из еловых ветвей и украшенный бумажными цветами. Белые розы, посеревшие от пыли, и выцветшие васильки шелестели под ветром. Эти цветы для венка сняла из-под икон старуха пряха в том самом доме, где умирал Косояров.

Лена прятала в обшлага рукавов озябшие пальцы и, ежась под ветром, не отрывала глаз от стоящих у края ямы гробов. Они были уже заколочены. Черными змейками вились по снегу пропущенные под днища гробов тонкие ременные веревки.

Гробы были одинаковые — из толстых сосновых досок, не обтянутые материей, и невозможно было сейчас узнать, в котором из них лежал Павел Никитич, а в котором — Ленька Черных.

Лукин с обнаженной головой стоял у самого края могилы. Порыв ветра отбросил назад и разметал его волосы, открыв высокий крутой лоб. Всем корпусом Лукин подался вперед, словно бежал навстречу неистовому вихрю. Ветер мешал ему говорить, глушил голос. Силясь быть услышанным всеми на погосте, Лукин выкрикивал слово за словом, разделяя их большими паузами.

Он говорил о том, зачем спустились в долину партизаны и за что отдали свои жизни Павел Никитич и Ленька Черных. Он говорил о великом народном горе и о скорбной народной нужде, которые принесли с собой американо-японские интервенты, посадившие на шею народу своих союзников: капиталиста, кулака и жандарма. Он говорил о Советской власти и о священной войне, которую ведет за Уралом Красная Армия. Он говорил о партизанах, поднявших знамя борьбы против интервентов и против Колчака, продающего иностранцам Сибирь и предающего народ.

— Павел Никитич и Леня Черных не дожили до светлого дня победы народа и освобождения Сибири. Они умерли от руки интервентов. Сохраним же о них память, — говорил Лукин, — поклянемся у их могилы отомстить за них. Поклянемся быть стойкими бойцами и до последней капли крови защищать народное дело, защищать революцию…

Партизаны подошли к могиле и стали опускать гробы в землю, взявшись за ременные веревки.

Лена уронила голову. На черном суровом сукне ее узкой шубы частыми белыми точками рассыпались крохотные льдинки замерзших слез. Их становилось все больше и больше.

Никита увидел эти белые точки на черном сукне и отвел глаза в сторону.

Гробы опустились на дно могилы. Осыпаясь на их крышки, шуршала мерзлая земля.

Словно прицеливаясь в ползущие с востока тучи, партизаны подняли вверх винтовки. Грянул залп.

С белых ветвей березы посыпался снег. Как ветром сметенные, сорвались с деревьев за погостом вороньи стаи и, сбившись в черное облако, потянули к дальнему лесу.

Еще раз прогремел в тишине ружейный залп и еще раз…

Никита смотрел на мерзлые комья глины под ногами и время от времени беспокойно косился на черную Ленину шубку.

Лукин нагнулся, взял горсть земли, бросил землю в могилу и отошел, уступив место другим.

Поочередно подходили к старой березе партизаны и, выполняя обряд прощания, горстями бросали землю в могилу. За партизанами потянулись мимо могилы крестьяне, все с лицами суровыми и сосредоточенными. Бросила свою горсть земли и Лена.

Потом заскрипели лопаты и двое партизан забросали могилу красноватой глиной.

Анюта положила на могильный холмик еловый венок с белыми бумажными розами и выцветшими васильками.

Погост быстро опустел. Стало очень тихо, и только ветер едва слышно шуршал в хвое и цветах венка.

— Пойдемте, — сказал Никита.

Анюта взглянула на него и кивнула головой.

Лена глядела на еловый венок и даже не обернулась.

— Пойдемте, — повторил Никита.

Анюта взяла Лену под руку, и они вышли с погоста.

Лена шла между Никитой и Анютой, шла, опустив голову, и незаметно ногтями счищала с шубы замерзшие слезы.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

1

В этот день Василий Нагих ходил на городскую товарную станцию. Он надеялся там, на погрузке, заработать хоть несколько рублей. Деньги нужны были до зарезу — должать старой Василисе не хотелось. Она сама едва перебивалась на свой скудный и случайный заработок.

Однако подработать Василию не удалось. Никаких грузов по железной дороге не прибывало.

Бесплодно прождав работы несколько часов, Василий пошел домой.

День выдался морозный, пешеходов на тихой привокзальной улице было мало, и Нагих в невеселом раздумье шел, прислушиваясь к одинокому поскрипыванию собственных шагов.

Вдруг он услышал глухие удары церковного колокола. Сначала Василий не придал никакого значения неурочному благовесту, но вскоре, когда заговорили все колокола городских церквей, невольно остановился и прислушался.

Над городом стоял медный гул. Колокола гудели так, словно били в набат все пятнадцать екатеринбургских церквей: и белый собор, и зеленый кафедральный, и розовый «Златоуст», и девичий монастырь, и все, сколько их было, церкви и церквушки.

«Чего это раззвонились? Или ненароком праздник какой пришел? — подумал Василий, с тревожным чувством прислушиваясь к церковному звону. —