Василий выдержал пристальный взгляд Василисы, нахмурился и сказал в запальчивости:

— Чего вы в наши дела встреваете? Ее горе — мое горе… Может, она невеста мне, жена моя…

— Тише! Чего расшумелся? — все так же пристально глядя в нахмуренное лицо Василия, сказала старуха. — Или с голоду злость разбирает, так пойди — в загнете обед. Не простыл он еще совсем — похлебай, угомонись…

— Не хочу я вашего обеда, не до него мне… — Василий в сердцах махнул рукой и повернулся к дверям.

— Постой, — сказала Василиса. — Коли правду говоришь, что невеста, кто тебя осудит. Так и сказал бы, а чего шумишь без толку?

Она, кряхтя, поднялась со стула, вышла в кухню и, поставив на стол миску щей и тарелку с хлебом, сказала:

— Садись, ешь.

И когда Василий, успокоившись, сел к столу, Василиса спросила:

— Что у Натальи-то опять стряслось? Зачем два раза за тобой забегала? Не спроста ведь?

— Павла в городскую тюрьму перевели, говорят, этапом на каторгу отправлять собираются, — сказал Василий. — Вот мы с Натальей и думали, что теперь делать, как ему помочь…

— Куда отправляют?

— То ли в Александровский централ, то ли в Нерчинскую тюрьму. Всех, говорят, сейчас туда гонят.

— Знаю, — сказала Василиса. — Далекие тюрьмы. Одна — под Иркутском, другая — за Байкалом. Судили, что ли?

— Нет, не судили.

— Так, — сказала Василиса. — Чем же ему помочь надумали?

— Чем теперь поможешь? Наталья харчей ему в дорогу собирает. На рассвете к тюрьме пойдем… Говорят, этап-то утром отправлять станут.

— Раздельно с Натальей к тюрьме пойдете?

— Раздельно.

— Раздельно и надо, — сказала Василиса. — Ты при людях к ней не вяжись.

— Знаю, — сказал Василий.

Василиса стояла, спиной прислонясь к стенке печи. В эту минуту она показалась Нагих совсем старенькой и дряхлой.

Так, словно в полудремоте, с опущенными веками простояла она, пока Василий не окончил свой запоздалый обед, потом принялась за приборку посуды.

— Будить тебя, или сам проснешься?

— Не надо будить, — сказал Василий. — Разве дверь за мной запереть только…

— А что ее запирать, кто меня украдет… — Василиса вздохнула. — Пойду лягу. К погоде, что ли, всю меня ломает, чисто живого места нет…

4

Василий с трудом разыскал Наталью. Она стояла в самой гуще толпы среди женщин с такими же узелками, какой был у нее в руках.

— Что слышно? — спросил Василий. — Будет этап?

— Ждут, — рассеянно ответила Наталья, не отрывая глаз от запертых тюремных ворот. — Только уже свет скоро, а все не выводят…

Василий посмотрел на небо. Звезды потускнели, и в сероватом полумраке обозначились тени облаков. Приближалось утро.

— А тюремщиков спрашивали?

— Спрашивали — молчат… Кто скажет…

Промерзшие до костей люди похлопывали рукавицами, пританцовывали, и снег хрустел и посвистывал под сотнями ног.

Потянул морозный предутренних, и небо быстро светлело.

— Позволят ли харчи передать, допустят ли… — сказала Наталья.

— Передадим, — успокоил ее Василий. — Только зорче глядеть надо, чтобы не оплошать…

— Ведут, ведут, — вдруг крикнул кто-то, и толпа, колыхнувшись, попятилась к уличным заборам.

За каменной оградой тюрьмы послышался странный звук, будто с размаху ударились один о другой железные листы, и тяжелые створы ворот, расщелившись, стали медленно расползаться.

Толпа затихла.

В глубине открывшегося тюремного двора Нагих увидел колонну заключенных, окруженную солдатами.

Впереди, шагах в пятнадцати, шел коротконогий, кругленький, как шар, стражник с красным лицом и торчащими в стороны прямыми усами. Меховая черная бескозырка его была сдвинута на левую бровь, а тулупчик туго перетянут ремнем с огромной медной бляхой. От воротника к поясу, к торчащей из расстегнутой кобуры рукояти тюремного револьвера «Смит и Вессон», вел, змеясь, толстый зеленый шнур.

Нахмурив низкий лоб, стражник косился по сторонам опасливо, но сердито, будто взглядом отыскивал кого-то, в кого следовало выстрелить.

По бокам колонны, путаясь в длинных не по росту английских шинелях, торопливо шли мешковатые солдаты с безусыми мальчишескими лицами недавно призванных в армию крестьянских парней.

«Всем бы зараз в стороны кинуться, всем бы зараз… От этих вояк уйти нетрудно… — думал Василий, пробегая взглядом по рядам заключенных. — Минуту бы такую найти… И одежда у всех своя, не арестантская, разберись потом…»

— Да где же он, где же… — шептала рядом Наталья.

Заключенные шли рядами по шесть человек, и перед Нагих мелькали поднятые воротники летних пальто, порыжелые шинели без погон, крестьянские зипуны и азямы, рабочие черные куртки и человеческие лица, поразительно чем-то похожие одно на другое и, казалось, несущие на себе густой слой серой тюремной пыли.

— Подтянись! Подтянись! — кричали конвоиры.

Вытянувшись из тюремных ворот, колонна повернула на улицу. Заключенные шли медленно, как бы с ленцой. Все они казались уставшими и больными, словно не только что начали свой поход, а уже подходили к концу непосильно трудного, изнурительного пути.

Толпа провожающих разделилась надвое и, теснясь к заборам, густыми потоками хлынула по обеим сторонам улицы — по дощатым тротуарам и по обочинам дороги. Василий, отыскивая в рядах заключенных Павла, старался держаться ближе к колонне, но со всех сторон его толкали, оттирая назад к забору. Он снова и снова оглядывал ряд за рядом, но Павла нигде не было.

— Паша! Пашенька! — вдруг закричала Наталья