Он женился на дочери Марка Агриппы, внучке Аттика, и был очень с нею счастлив. У них родился мальчик, а когда Випсания забеременела во второй раз, ему было велено развестись с любимой женой и вступить в брак с дочерью императора. Мы уже упоминали об этом, и еще раз скажем, что этого он не мог простить отчиму никогда, и какую ненависть он к нему затаил, тоже нетрудно догадаться.

Его принудили жить с распутной Юлией, и он вынужден был покориться. И все же не смог, видимо, забыть свою ненаглядную Випсанию, которую, кстати сказать, выдали замуж за сына Азиния Поллиона, которого он за это сильно невзлюбил.

Тиберий успешно справлялся со всеми поручениями Августа, и тот был доволен его успехами как на военном, так и на гражданском поприще. Помимо победоносных кампаний, какие он вел на Западе, ему ранее приходилось заниматься проблемой подвоза хлеба и его раздач, а также наведением порядка на дорогах и в сельской местности после окончания гражданской войны.

Удалившись на Родос, он не предполагал, что сам себя поймал в ловушку. Когда он обратился к Августу с просьбой о возвращении, то ему было отказано. К тому же его оклеветал Марк Лоллий, который в качестве военного советника сопровождал на Восток Гая Цезаря, внука Августа. Так что, как пишет Светоний, он жил на острове «как человек гонимый и трепещущий». И после того как Ливия все же добилась его возвращения в столицу, Август запретил ему заниматься государственными делами, и он жил в Риме как частное лицо.

После семилетней ссылки на Родосе он еще три года «занимался только частными делами, свободный от общественных должностей». И только после смерти внуков Августа, Гая и Луция, которых тот готовил себе на смену, ему пришлось в четвертом году после Р.Х. усыновить Тиберия вместе с последним отпрыском Агриппы, которому тогда минуло шестнадцать лет. Этот молодой человек, о чем мы уже говорили, впал в немилость не совсем понятно почему, и в седьмом году после Р.Х. был сослан на остров Планасию (неподалеку от Эльбы). Трудно сказать, почему Агриппа Постум, совсем еще юноша, навлек на себя гнев правителя. Скорее всего, его оклеветали, и наверняка в этом деле Ливия играла далеко не пассивную роль. Говорится о его буйном и неукротимом характере, но кто в семнадцать лет не совершал необдуманных и дерзких поступков? Тацит пишет о нем, что он обладал «большой телесной силой, буйный и неотесанный, но не уличенный ни в каком преступлении». После того как Агриппа был выслан по постановлению сената, в народе стали говорить, что внук правителя слишком много занимался гимнастикой и рыбалкой, а не государственными делами, и это, дескать, и послужило причиной высылки. Известно также, будто он говорил якобы о том, что ему по праву принадлежит все отцовское состояние. Конечно, дерзость, но вполне простительная в таком возрасте.

Так или иначе, но после удаления последнего оставшегося в живых родного внука у Августа не осталось кровных наследников, и единственным претендентом на трон остался Тиберий, как того и добивалась Ливия, внушавшая мужу, что государство после его смерти попадет в надежные руки. И император вынужден был признать сына своей жены наследником, посчитав, видимо, что, несмотря на скверные черты характера, Тиберий, опытный полководец и государственный деятель, более достойная кандидатура в преемники, нежели молодой и вспыльчивый Агриппа Постум.

Светоний пишет о Тиберии, что он был высоким, статным, красивым и сильным мужчиной. Пальцем левой руки мог проткнуть яблоко, способен был видеть в темноте, обладал крепким здоровьем, но с виду был очень суров и неразговорчив. И вместе с тем он, как и Август, боялся грозы, и всякий раз, когда слышал раскаты грома, надевал на голову лавровый венок, свято веря, что в это дерево молния не ударяет. Он был, впрочем, фаталистом и занимался астрологией.

Казалось бы, все складывается так, как хотела Ливия, и вопрос о престолонаследии решен окончательно. Но Август в последние годы жизни стал вспоминать о своем несчастном внуке, и, быть может, чувство вины, сопряженное с обострившейся неприязнью к жене и ее сыну, заставило его совершить поездку на место ссылки Агриппы Постума.

Все было совершено в строжайшей от Ливии и Тиберия тайне. Августа сопровождал лишь один его преданный друг Публий Фабий Максим. Конечно, он не присутствовал при разговоре, но видел, как при их прощании «были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви» (Тацит). И об этом Фабий рассказал своей жене Марции. От нее Ливия и узнала о визите мужа на Планасию. Нетрудно догадаться, какую это вызвало у нее реакцию. Август, конечно, понял, что Фабий Максим, единственный его спутник в путешествии, не сумел удержать языка за зубами, и когда тот однажды пришел к императору, то услышал от него лишь одно слово: «Прощай». Через несколько дней Фабий Максим наложил на себя руки. Его жена Марция на похоронах плакала и причитала, что ее болтливый язык стал причиной смерти мужа.

И после этого старик, похоже, уже не помышлял о новом свидании с единственным внуком. Вернее сказать, отказался от этой мысли, зная, что Ливия ни перед чем не остановится, лишь бы ее сын оказался на троне. И чтобы окончательно расставить все точки, она уговорила мужа (за два года до его смерти) написать завещание, по которому две трети имущества принцепса доставались Тиберию, а одна треть – ей. Так что теперь уже обратного пути не было. Однако сам факт, что Агриппа Постум, как ни крути, является хоть и сосланным, но внуком Августа, усыновленным вместе с Тиберием, был чреват для сына Ливии возможными осложнениями после смерти императора. Поэтому жизнь Агриппы Постума оставалась в опасности, если вспомнить странные обстоятельства смерти сыновей Юлии, Гая и Луция, а также и ее мужей, Марцелла и Агриппы.

К концу жизни Августа стали одолевать болезни. Он стал хуже видеть, отказывала при ходьбе левая нога, не повиновался, как раньше, указательный палец правой руки, и, чтобы писать, ему приходилось надевать на него наперсток, появились камни в мочевом пузыре и так далее. И все чаще император стал мечтать об отдыхе и не раз намеревался уйти от дел, даже, как свидетельствует Сенека, писал в сенат прошение об отставке. Но об этом не могло быть и речи. Все прекрасно понимали, что выстраданный долгими гражданскими войнами мир, экономическое благосостояние, крепость внешних границ и чарующая стабильность в государстве – все это может в одночасье рухнуть, если не будет скреплено беспрекословным авторитетом правителя, державшего в своих надежных и твердых руках все рычаги власти. Август также понимал, что он не вправе распоряжаться своей судьбой, не волен ставить под угрозу благополучие страны.

И смирился, хоть и продолжал мечтать о том недоступном времени, когда не надо будет заниматься с раннего утра и до поздней ночи, часто недосыпая, уже опостылевшими делами, быть постоянно начеку, прислушиваться к настроениям в обществе, следить за порядком в провинциях и дергать, как кукловод, в нужный момент за те или иные веревочки. Он смертельно устал от всего этого, и ему хотелось поудить рыбу, поиграть в «камешки и орехи с мальчиками-рабами» из Сирии и Мавритании, предаваться на покое, как свойственно всем старикам, воспоминаниям, почитывать и размышлять о вечном. Но, увы, он твердо знал, что все это пустые мечты и что, как галерный раб к веслу, до конца дней прикован к кормилу власти.