Поскольку же в латинском мире только один престол имел апостольское происхождение – Римский, то вскоре древняя столица Империи получила известность на Западе в качестве Апостольского престола (sedes apostolic). На Востоке, где многие кафедры (Иерусалим, Антиохия, Эфес и др.) могли претендовать на титул «апостольская», этому факту не придавалось такого значения[849].

Зачастую при рассмотрении богословских споров решение в пользу Римской кафедры принималось вследствие политических расчетов и соображений. Например, для разрешения спора и исполнения решения, вынесенного Антиохийским собором против еретика Павла Самосатского, православные епископы обратились за помощью к Римскому императору Аврелиану (270—275), который и удовлетворил их требования[850]. Император размышлял предельно просто: Римская кафедра является столичной, поэтому в силу традиционного централизма ее епископ является главенствующим, а его мнение должно превалировать над всеми остальными.

Позднее, сойдясь в решительной схватке с Константинополем, папы «забудут» о политических основаниях своего возвышения (для Запада это станет просто неактуальным вследствие захвата его варварами) и будут основывать свои претензии исключительно на апостольском происхождении престола, присоединив к древним традициям известные слова Христа к апостолу Петру: «Ты еси Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16: 19).

Но ранее Римские архиереи не забывали напоминать о себе, как столичных епископах, если необходимо было доказать свое первенство. Так действовал папа св. Юлий, направивший в ходе тринитарных споров своих послов на Восток с приглашением прибыть к нему на Собор. Но «восточные» епископы, собравшиеся в 339 г. в Антиохии, дали ответ, в котором уже в ироничной форме говорили о величии Римской кафедры. Антиохийцы замечали, что судят о величии епископа не по статусу города, а по святости исповедников[851].

Весьма показателен и другой пример. С середины IV в. Рим имел тесные и дружественные отношения с Александрией, всячески подчеркивая статус ее епископа и способствуя тому, чтобы он занял аналогичное папе положение на Востоке. Но, в отличие от Рима, Антиохии и Иерусалима, Александрия не имела апостольского происхождения, т.к. ее престол был основан не апостолом, а учеником апостола Петра евангелистом Марком. И, однако, это не мешало Риму превозносить александрийца на фоне епископов Антиохии и Иерусалима.

Правда, в других ситуациях аргументация понтификов менялась. Антиохийская церковь, архиепископ которой Александр направил письмо тому же папе, получила интересный ответ. В нем, правда, признавались ее преимущества. Но, как заметил папа дальше, им она обязана не богатством города, а тем, что была «первым седалищем первого апостола». Впрочем, и в этом отношении она уступает Риму, поскольку в Антиохии апостол был мимолетно, а в Риме жил долго и в нем скончался[852].

Но вернемся к Риму. Уже в I в. папа св. Климент (88—97), ученик св. апостола Петра, в своем послании к Коринфской церкви решительным тоном требовал повиновения Риму как высшему арбитру в разбираемом споре: «Если кто-нибудь из вас не будет повиноваться тому, что Иисус сказал через Нас, пусть знает, что он совершает большой грех и подвергает себя страшной гибели»[853].

Во II в. апостолик не считал возможным, чтобы в какой-либо другой Поместной церкви существовала практика, отличная от практики Римской церкви. В III в. папа допускал уже властное вмешательство в дела других церквей. В IV в. «попечение обо всех церквах» становится обычным термином на официальном языке Римской церкви, и в связи с этим появляется требование о признании за папой высшей судебной власти во Вселенской Церкви[854].

На Римском соборе 340 г., защитившем св. Афанасия Великого от нападок и обвинений евсевиан, папа св. Юлий I (337—352) публично заявил о вероучительном первенстве Римских первосвященников. «Всех этих соблазнительных явлений и не было бы вовсе, – заявил он, – если бы вы держались старого обычая (выделено мной. – А. В.) – сначала обращаться к нам, а затем уж и делать постановления»[855]. На самом деле Рим далеко не всегда подытоживал споры, но для папы св. Юлия это являлось досадным недоразумением, отсутствием цивилизации у дикарей и результатом безосновательных амбиций других (главным образом «восточных») епископов. Казалось, чего проще – обратись за ответом в Рим, и спор разрешится. Вместо этого понтификов обязывают совещаться с ними, выслушивать мнения, спорить и т.п.

Апостолик был искренне убежден в том, что Римская кафедра не знает греха, вполне способна и даже обязана быть учителем и хранителем веры. Претензии Римского понтифика на вероучительное главенство в Церкви нельзя воспринимать однобоко, как изначально негативное явление. Это для сегодняшнего сознания власть означает в первую очередь право распоряжения. А в те времена, когда ревность по вере снедала сердца, когда ради чистоты Православия люди шли на смерть и были готовы претерпевать любые мучения, право учить остальных и оберегать веру являлось обязанностью, неисполнение которой неизбежно ассоциировалось с предательством Христа, что остро и непосредственно ощущалось сознанием первых христианских епископов.

Конечно, это идеальный сегмент в том перечне мотивов, которыми руководствовались епископы Римской церкви и остальных крупнейших церковных округов. Нередко довлели и субъективные мотивы – неизбежные следствия греховной природы человека. Но, как представляется, в течение многих веков именно эта идеальная составляющая лежала в основе действий понтификов и других епископов в ходе борьбы за обеспечение своего главенства в Церкви. Такие одиозные фигуры, как патриархи Феофил и Диоскор, конечно, были чрезвычайно редки, а их мышление не характерно для остального епископата.

Как образец во всем, Римский понтифик невольно задал тон всем остальным Поместным церквам – едва ли не каждый епископ хотел сделаться церковным главой Востока (Запад уже имел своего главу) и использовал для этого тот путь, какой указал ему папа, облекшийся абсолютным авторитетом и приобретший всемирно-историческое значение. Устройство римской общины и положение ее епископа, ставшего епископом над епископами, сделалось образцом для подражания. Каждая крупная община желала доказать свою непорочность в вере и в соблюдении данного Святыми Отцами Предания. А это было возможным только в том случае, когда ее исповедание признавалось остальными христианскими общинами истинным, кафолическим.