Нелепо утверждение, будто все Римские папы традиционно стремились обосновать свою богословскую непогрешимость – это были слишком тонкие в большинстве своем и умные фигуры, чтобы решиться на такой поступок. Но вообще сама идея о непогрешимости или меньшей предрасположенности к греху – признания которой за собой так чаяли остальные митрополиты и патриархи, явилось естественным следствием того древнего обычая, когда церковные общины имели обыкновение сообщать друг другу о соседних кафедрах и характере исповедания ее епископа.

Потом такая практика вошла в каноны, где, под видом указания места иерархов Поместных церквей среди остальных уважаемых кафедр, фактически был закреплен тот не провозглашаемый еще вслух тезис, будто именно эти Церкви и соответственно их предстоятели наименее подвержены греху, чем кто-либо остальной. Это не было сделано специально, но сам обычай справляться у этих патриархов о вопросах веры должен был предполагать презумпцию истинного ответа, каков бы ни был вопрос. От этого же умозаключения до прямого признания непогрешимости того или иного епископа остается сделать только шаг; удивительно и чудесно, что он делался очень долго, вплоть до I Ватиканского собора (1869—1870).

Александрийская церковь. Как гласит Предание, Александрийская церковь была основана евангелистом Марком, учеником святого апостола Петра, и в Египте еще долгое время служили Литургию, составленную лично им. Благодаря господствующим здесь научным интересам в Александрии рано появились богословские школы. Местное население – копты – отличалось особым аскетизмом и готово было претерпеть любые пытки за Христа. Кроме того, эти области Египта были чрезвычайно плотно заселены (для своего времени, разумеется), так что население насчитывало более 1 млн человек, а количество епархий, подчинявшихся Александрийскому епископу, – более 100.

Помимо коптов, в Египте проживало множество греков, хотя они и уступали по численности коренным жителям. Обычно копты и греки не стремились изучить язык соседа и постоянно находились в оппозиции друг к другу. Среди иных восточных церквей Александрия издавна выделялась своим положением, так как ее епископ не был подчинен экзарху Востока, а Египет как имперская провинция не входил административно в Восточный диоцез. Как следствие, власть Александрийского архиерея была гораздо шире, чем у его восточных собратьев, а поскольку в Египте вообще не существовало митрополий и митрополитов, он единолично ставил всех епископов и соответственно снимал их судом своей кафедры[878].

Для Александрийской церкви характерен, и исключительно ее, специфический, беспрецедентный строй церковного управления. Вместо различных епископий, объединенных под властью одного патриарха (или митрополита), в Египте вплоть до середины III века был один епископ – Александрийский. Лишь при епископе Димитрии (189—231) и его преемнике Иракле (231—247) появилось еще три архиерея, полномочия которых, однако, были заметно урезаны от общепризнанных. Историки видят объяснение этому феномену (помимо указанных выше причин) в том, что в Александрии еще в эпоху Птолемеев организовалась столь мощная и многочисленная еврейская диаспора, что ее глава, этнарх, получил полномочия на территорию всего Египта в целом. Поскольку же Древняя Церковь во многом шла по аналогии с иудейской практикой, глава христианской общины стал полной копией главы иудейской общины.

Рядом с Александрийским епископом располагалась коллегия пресвитеров, обладавшая весьма широкими полномочиями. Каждый из пресвитеров имел собственные селения, к которым примыкали другие, поменьше, всего числом не менее 10. Довольно высокая автономия пресвитеров привела к тому, что, в отличие от других территорий и времен, они нередко смели вступать в открытые столкновения со своим архиереем. Только этим обстоятельством, по-видимому, и можно объяснить столкновение епископа св. Александра и его пресвитера (всего лишь!) Ария, повлекшее за собой ересь арианства и I Вселенский Собор[879].

Уже в III столетии Александрийский епископ именуется «папой», как и епископ Рима[880]. И объяснение этому было дано упоминавшимся выше патриархом Египта Ираклом по одному рядовому случаю. Когда однажды он прибыл с другими архиереями в некий город, где произвел суд над епископом Евмением, местный народ, видевший, как остальные архипастыри именуют Иракла «отцом», пришел к выводу, что патриарха следует величать исключительно «папой» (avum), поскольку он – отец отцов: ведь рядовых епсикопов все именуют «отцами». И с этого времени данный термин закрепился в официальной титулатуре Александрийского предстоятеля.

Впоследствии (забежим немного вперед) она лишь расширялась. Сохранилась история (абсолютную подлинность ее едва можно опровергнуть или подтвердить), каким образом титул «Вселенский судия» также дополнил собой перечень титулатур Египтянина. Как говорят, при императоре Василии II Болгаробойце (996—1025) и Константинопольском патриархе Сергии (999—1019) возник спор относительно податей на церковное имущество. Разрешение его отдали якобы на суд Александрийского патриарха Феофила II (1010—1020), который блистательно примирил спорящие стороны. В благодарность за эту услугу, как говорят, Константинопольский патриарх возложил на Феофила II омофор, а император – корону. С тех пор Александрийский патриарх носит два омофора и две короны на митре, именуясь «Вселенским судией»[881].

Исследователи уже давно обратили внимание на то обстоятельство, что само рождение 6-го канона Никейского Собора довольно красноречиво определяет авторитет этой великой кафедры. К тому времени между собой жестко схлестнулись две тенденции: первая, представители которой желали сконцентрировать в руках Александрийского епископа монопольные прерогативы по поставлению всех епископов Египта, и вторая, сторонники которой придерживались обычной практики деления церковной области на небольшие округа во главе с митрополитом. И прецедент, созданный Отцами Никейского Собора, носил исключительный характер, поскольку шел вразрез с древней церковной структурой, основанной на признании полноты кафоличности за каждой местной евхаристической общиной. Для этого им пришлось сослаться на практику Римской церкви, которую положили в основу деятельности Александрийского патриарха. Но это была единственная возможность возвеличить достоинство великого противника Ария свт. Александра Александрийского и поддержать его авторитет[882].