Власть, которую в самом начале III в. осуществлял в Италии Римский епископ, была решительнейшим побуждением к возвышению отдельных епископов и их общин над другими в других частях Империи. Сильное положение Александрийского архипастыря с церковно-правительственной точки зрения обосновывалось и утверждалось тем, что такую же точно власть имеет и Римский папа. Власть понтифика была законным основанием для власти остальных митрополитов[856].

И это нашло свое отражение в каноническом праве Кафолической Церкви. «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, в Ливии и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими. Ибо и о Римском епископе есть такой обычай. Подобно тому и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества Церквей (митрополий)», – гласит 6-й канон Никейского Собора 325 г.

Тот факт, что именно Римская церковь была приведена в пример в 6-м каноне, безусловно свидетельствует в пользу того предположения, что именно за епископом этой кафедры признавался безусловный авторитет, а его кафедра – как образец для всех остальных. И в государственную эпоху эти личные привилегии Римского понтифика преобразились в юридические права, которые Вселенские Соборы признавали за ним[857].

Уже в начале IV в. Римский епископ был единственным митрополитом Италии, его власть и епархия были огромны. Затем в его власти окажутся три митрополита – Равеннский, Миланский и Аквилейский, но постепенно число таких митрополитов растет. Во второй половине IV в. Римский папа из «епископа епископов» превращается в митрополита митрополитов, или, иначе, патриарха всей Италии, и через это – главой всей Западной церкви. Но аналогичные претензии зазвучали и на Востоке, где образовались свои церковные диэцезы и патриархи – Антиохийский, Александрийский, Иерусалимский и Константинопольский[858].

Руководствуясь 4-м каноном Никейского Собора, папа Бонифаций I (418—422) провел твердую линию, чтобы во главе одной провинции стоял один митрополит, вследствие чего число митрополитов резко возросло. Это только усилило авторитет понтифика, который становится главой множества митрополитов, патриархом, папой, апостоликом, понтификом.

Дальнейшему укреплению статуса Римской церкви очень способствовали арианские споры, так как только она одна из всех крупных церковных общин твердо держалась Никейского исповедания и защищала св. Афанасия Великого. Деятельность эта не осталась незамеченной, и торжеством пап явился знаменитый указ св. Феодосия Великого, которым он велел всему миру принять ту веру, которой придерживается Римский епископ, хотя императором был упомянут еще и Александрийский епископ – «человек апостольской святости». И в следующем году Вселенский Собор в Константинополе подтвердил, что Римский епископ имеет первенство чести перед всеми другими архипастырями.

К этому времени стало обычной практикой обращение периферийных епископов к папам с просьбой сообщить им древнее учение Святых Отцов или разрешить какой-то сложный вопрос. Такая поучительная переписка получает широкое распространение, и уже папа Дамас I (366—384) замечал, что решения Римского понтифика, в которых он выступает как глава своей Церкви, должны быть известны каждому епископу, как каноны Соборов[859].

Высшая учительская власть апостоликов, какой ее представляли себе папы, неизбежно должна была породить претензии в области церковного законодательства (в части издания вселенских канонов общего свойства) и церковного суда (установление норм по каждому конкретному прецеденту). Немного забегая вперед, скажем, что к середине V в. эта цель на Западе оказалась достигнутой – закон императора Валентиниана III от 445 г. утвердил за Римским епископом не только высшую судебную власть, но и полную правительственную власть над всеми западными церквами. После захвата Африки вандалами эта Поместная церковь – некогда отстоявшая свою автокефалию от Рима – резко утратила влияние и также безоговорочно признала власть папы св. Льва Великого[860].

В связи с ослаблением императорской власти в Западной империи роль папы многократно возрастает. Ему теперь принадлежит не только церковная рецепция, но и правительственные полномочия светского чиновника. Любой заинтересованный клирик спасался бегством и искал помощи в Риме, поскольку папа традиционно в Италии, а потом и за ее пределами, неизменно демонстрировал свою власть и право отменять судебные решения соборов иных Поместных церквей. У самих пап даже не возникало сомнений в том, что они являются высшей судебной инстанцией в части догматических и канонических споров. Правда, в отношении восточных епархий его власть значила мало – там авторитет и власть императора оставались по-прежнему на высоте, по крайней мере большей, чем на Западе[861].

Пожалуй, первые, наиболее яркие каноны, касающиеся папских прерогатив, дал Сардикийский собор 343 г., о котором писалось ранее. Следует заметить, что отцы Сардикийского собора полагали, будто ничего нового они не создают, а лишь придают форме вселенского канона те обычаи, какие ранее сложились в отношении Римской кафедры и ее предстоятеля. И когда в 418 г. к папе св. Зосиме (417—418) аппелировал некий пресвитер Аппиан, отлученный африканским архиереем Урбаном Сиккским, папа решил отменить приговор первой судебной инстанции и поручил Карфагенскому собору рассмотреть его заново в присутствии собственных легатов. Отцы Карфагенского собора вняли решению понтифика, но согласились с данной процедурой как временной мерой, поскольку желали уточнить текст Никейских правил. Так или иначе, а дело Аппиана было пересмотрено в его пользу.

Правда, в 426 г. Аппиан опять умудрился вновь навлечь на себя отлучение, и позиция папы св. Целестина (422—432), потребовавшего вновь созвать Собор для нового рассмотрения дела, не снискала поддержки у африканского епископата. Они открыто отрицали право апелляции к папе, поскольку, по их мнению, Никейские отцы «предусмотрели, чтобы дела какие бы то ни было решались окончательно на тех самых местах, на которых были начаты: ибо ни одна область не будет лишена благодати Святого Духа. Кто поверит, что Бог наш может внушить справедливость в расследовании дела кому-то одному, отказав в этой способности многочисленным епископам, собравшимся на Собор?»[862]