війська та поінформував мене про те, що Січові Стрільці, як охорона Центральної Ради та уряду, відходять просто до міста Житомира, Слобідський Кіш під орудою Петлюри збірається в селі Шпитьки, недалечко від шосе, а решта військових частин перейде до Ігнатівки, де проведуть між ними реорганізацію для дальшої боротьби.

Обидва представники уряду були дуже зденервовані, головно Ковенко, який, передавши мені інформації, переказав, що його начальник штабу, полковник Сальський, мабуть загинув, бо його й досі нема{1290}.

На самом деле полковник Владимир Сальский не погиб. Через полтора с небольшим года он сыграет важную роль в событиях на Думской площади, когда украинцы столкнутся уже не с большевиками, а с Добровольческой армией Деникина{1291}…

Эвакуация основных украинских сил и Центральной Рады началась в ночь с 25 на 26 января (7 на 8 февраля). По плану Ковенко, Купеческое собрание удерживали гайдамаки, Крещатик – офицерский отряд и вольные казаки, Бибиковский бульвар – полуботковцы. Большевики не решились дать бой в темноте. Центральная Рада оставляла Киев под охраной сечевых стрельцов. Грушевского вез в автомобиле шофер по имени Емельян Милевский. После возвращения в Киев, в апреле, он подаст в Президиум Центральной Рады

Прохання.

Въ той часъ[,] коли потрібно було їхати з Киіва з Головою Украінської Центральної Ради п. Грушевським, під час большевицького повстання, до Житомира, я виіхав не рахуючись з тим лихом, яке грозило мені і моі семьї. Через це прошу Хвальну Презідію Украінської Центральної Ради дати мені награду, яку Презідія найде можливим дать.

Шофера внесли в список на получение помощи{1292}. Получил ли он ее – неизвестно…

Удостоверение, написанное рукой Михаила Ковенко, о том, что телеграфный отряд Вольного казачества принимал участие в боях с большевиками{1293}

Вечером 25 января (7 февраля) произошло еще одно крайне прискорбное событие. В Киево-Печерской Лавре был убит митрополит Владимир (Богоявленский). Поскольку Печерск на тот момент уже был в руках 2‑й армии Берзина, это убийство часто считается преступлением большевиков. На самом деле доподлинно неизвестно, кем были убийцы; мотивом же преступления, насколько можно судить, было ограбление. Нападавшие рассчитывали овладеть финансовыми средствами епархии и владыки (речь о сотнях тысяч рублей), но не знали, что они хранились не в монастыре, а в кассе Софийского митрополичьего дома. Обозленные неудачей, грабители вывели митрополита из его покоев и расстреляли{1294}.

В изданном по этому поводу обращении Муравьева «Всем гражданам г. Киева» говорилось:

<…> какие-то преступники, несомненно ложно назвавшие себя анархистами, ночью 25 января в тылу революционных войск совершили страшное дело. Они вооруженные ворвались в покои киевского митрополита Владимира, ограбили его, вывели за монастырь и убили. Не нахожу слов возмущения этим злым делом. Заявляю от себя и всей революционной армии, что приму самые решительные меры к розыску злодеев-провокаторов и к жесточайшему их наказанию{1295}.

Можно ли счесть это аргументом в пользу того, что митрополита убили не с санкции командования «революционных войск»? Скорее да, чем нет. Конечно, большевикам (как, в меньшей степени, и другим участникам гражданской войны) было не занимать лицемерия; но сам Муравьев совершенно не стеснялся заявлять о расстрелах – более того, он ими бравировал – там, где считал их оправданными. Известно также, что ни при УНР, ни при Украинской державе это преступление не списывали на большевиков (что было бы вполне ожидаемо). В июле 1918 года начался судебный процесс по этому делу; в качестве одного из обвиняемых был привлечен крестьянин села Ладино Прилукского уезда Трофим Нетребко{1296}. Процесс не был завершен ввиду падения Украинской державы.

26 января (8 февраля) из города отступили, с боями, последние украинские части. По Фундуклеевской улице, Бибиковскому бульвару и Брест-Литовскому шоссе уводили своих казаков Симон Петлюра и капитан Петр Болбочан. Большевики вполне могли бы задержать и их. Но Егоров снова сделал ошибку, бросив значительную часть своих сил, включая бронепоезд Полупанова, на… разоружение нейтральных частей (Сердюцкой пушечной бригады и полка «Свободной Украины»). Более того, его действия вынудили эти части нарушить нейтралитет и дать отпор большевикам. Выдержав бой, они отступили вдоль железной дороги и присоединились к украинским войскам. Последними, уже вечером, покидали Киев полуботковцы, которые до последнего момента удерживали свои казармы возле Политехнического института.

По мнению Алексея Гольденвейзера, украинцы

<…> покидали Киев не так, как оставляют родной город и столицу, а как эвакуируют завоеванную территорию. В центре города, на улицах и площадях, были расставлены батареи; это, в некоторой степени, и оправдывало, со стратегической точки зрения, артиллерийский обстрел извне. Город не эвакуировался до последней возможности, хотя никакой надежды удержать его у украинского командования не было. Это, разумеется, только напрасно затягивало обстрел.

Внутри города, как и естественно, царил хаос и сумятица. «Вильное казачество», защищавшее город, чинило всякие эксцессы; во дворе нашего дома расстреливали людей, казавшихся почему-либо подозрительными{1297}.

За всё время уличных боев было убито и ранено около 1000 киевских красногвардейцев и около 500 бойцов войск Муравьева. Примерно столько же, 1500 убитых и раненых, потеряли украинские войска{1298}. Вспомним цифру Антонова-Овсеенко: 1500 расстрелянных. Возможно, именно эту цифру общих потерь большевики и решили озвучить; но расстрелянные – разумеется, совсем не то же самое, что убитые и раненые в боях.

Украинцы проиграли битву за Киев. Но то, что они продержались столько, сколько сумели, сыграло огромную роль для дальнейшего.

Брестский финал

Пока в Киеве шли бои с большевиками, в Бресте продолжались мирные переговоры с немцами. 20 января (2 февраля), в разгар Январского восстания, Центральные державы огласили официальную декларацию о признании Украинской народной республики самостоятельным государством и, соответственно, ее мирной делегации полноправной участницей переговоров{1299}. Но если бы Центральные державы узнали о падении украинской столицы, они едва ли согласились бы заключать мир с «эфемерным» государством. Поэтому украинцам в Киеве было важно продержаться до тех пор, пока их коллеги в Бресте договорятся с немцами и австрийцами.

К тому времени в Брест, помимо петроградцев и киевлян, явились харьковчане – делегация Советской УНР, настаивавшая, соответственно, на том, что именно она представляет Украину. Декларация немцев и австрийцев оставила украинских большевиков за бортом переговоров.

Последние знали о затруднительном положении украинского правительства и, естественно, попытались обратить ситуацию себе на пользу. 19 января (1 февраля) министр иностранных дел Австро-Венгрии Оттокар Чернин после окончания официального заседания