я обратился с просьбой об устройстве на работу. 16 сентября 1946 года я прибыл в г. Горький, где согласно указания Владимирова меня оформили на работу в качестве начальника Деревообрабатывающего цеха Буреполомского лагеря УИТЛ и К УМВД Горьковской обл. где я работал до 1/VI — 47 г. а с 1./VI — 47 г по 2/II — 48 г работал в том же Лагере Начальником производственной части 1-го отделения.

2 февраля 1948 г я был переведен в г. Арзамас на должность Начальника [нрзб.] ИТЛ № 1 УИТЛК УМВД Горьковской области, где работал до 15/ VII — 47, a 15/VII — 47 оттуда был уволен из-за невозможности дальнейшего использования в связи с моей судимостью.

После этого я прибыл в г. Москву зашел в трест «Масложирстрой» где мне дали назначение в г. Славянск, Сталинской области, на должность Начальника Планового отдела Славянского Стройуправления треста «Масложирстрой», где я работал с 30/IX по 23/ X — 48 г. согласно приказа треста «Масложирстрой» МПП СССР. Я был уволен в связи с судимостью. И прибыл в г. Москву, где обратился с просьбой об устройстве на работу в трест «Трансводстрой» Минтяжстроя СССР. В конце октября 1948 года я получил назначение в Тульское стройуправление треста «Трансводстрой» на должность Начальника отдела снабжения, где работал по день ареста, т. е. до 16/Х.

Вопрос: При устройстве на работу в УИТЛ УМВД Горьковской области Вы рассказали Владимирову о своей судимости по ст. 58-7 и 11 УК?

Ответ: Да, о моей судимости он знает все и подробно, я ему об этом рассказал при нашей встрече 10 сентября 1946 года.

Вопрос: На основании каких документов и где Вы получили паспорт?

Ответ: Таншаевском РО МВД по Горьковской области на основании военного билета и справки Буреломского Лаготделения от 7/11 — 47 года.

Вопрос: Почему в вашем паспорте не указано ограничение по ст. 38–39 положения о паспорте?

Ответ: На этот вопрос я ответа дать не могу, потому что паспорт оформлял Комендант Буреполомского лагеря УИТЛК УМВД Горьковской области [нрзб.] Владимир, почему он не сделал данной отметки, не знаю.

Вопрос: [нрзб.] знал о Вашей судимости?

Ответ: Не знаю.

Вопрос: После того как Вы получили паспорт от [нрзб.] и зная о том, что у Вас в паспорте не указано ограничение на жительство Вы говорили об этом?

Ответ: Нет об этом я ему не говорил.

Вопрос: Значит Вы умышленно скрыли об этом?

Ответ: Нет. Никакого злого умысла у меня не было.

Вопрос: Тогда как же Вас следует понимать, зная о том, что у вас в паспорте не указано ограничение на жительство Вы не сообщили об этом органам милиции?

Ответ: Органам милиции я не сообщил и не собирался сообщать потому что паспорт был получен не лично мной, а комендантом Буреполомского лагеря УИТЛК УМВД Горьковской и для меня совершенно неизвестно почему при выдаче паспорта не была произведена отметка об ограничении

Вопрос: Скрыв об отсутствии в Вашем паспорте отметки об ограничении на жительство Вы нарушили положение о паспортах. Признаете в этом себя виновным?

Ответ: Да, в нарушении положения о паспортах я себя виновным признаю полностью.

Допрос окончен 17/XII — 48 г. в 17-00

Записано правильно, мною прочитано в чем и расписываюсь: С. Шлиндман

Допросил Ст. следов. 1 отд. [нрзб.] УМГБ ТО Ст. л-т Егоров.

Я. Бывает, история раздражает. «Окаянными днями», террором или праздниками в честь удавшегося насилия.

Бывает, история подавляет. Исчезновением гармонии, добра и света.

Ее провалы темнят время, в котором новая, наступающая жизнь оборачивается единственно суетой, бессмысленным существованием. События в момент их свершения как бы изначально теряют свое значение и выглядят совершенно пустыми. Кажется, всё зря. Это первый признак распада.

Мама. В такие периоды не хочется ничего, прежде всего — жить.

Если несправедливости так много и она столь неподвластна влиянию добра, зачем мы вообще являемся на свет божий?.. И почему Бог бросает нас в бездну горя, забывая, что мы, люди, — слабые существа, и нам нужна поддержка в бедах, а не равнодушие?

Отец. Где ты, Бог?.. Православный, иудейский, хоть какой-нибудь!..

Вот я, перешибленный влёт полуинвалид, полусумасшедший, в нищете, в депрессии, лишенный всего и вся, одинокий и голодный, грязный и худой, не знавший секунды счастья, бессемейный бывший красавец, никому не нужный, ни во что больше не верящий — зачем еще дышу?.. Зачем цепляюсь за жизнь?.. Проклятье!

Мне переломали не год, не два… Мне жизнь переломали. Всё, что только возможно, переломали.

Мне переломали семью. Предварительно переломали любовь — единственно крепящую душу зэка силу. Когда меня второй раз взяли, я понял, наконец. Это всё. Другого не будет. История поставила меня у параши. Навечно. То есть навсегда.

Не будет мне уже другой жизни. Век свободы не видать…

История загребла меня своим паршивым веником и кинула на помойку.

Какая же ты сука, история!..

И какой же я дурак, что тебе верил, тебя когда-то приветствовал!

Я. Ты считаешь, тебя предали? Кто?

Отец. Меня предали все.

Я. Не молчи, мама. Ответь ему.

Молчит.

Ты же его мучаешь.

Молчит.

Он же там психовал.

Мать подняла голову.

Мама. А я тут не психовала?

Я. Ты другое дело. Ты жила в Москве — городе, где сотни возможностей, тысячи искушений… А у зэка — воспаленное воображение, ему каждый божий день что-то такое чудится…

Мама. Что?

Я. Ну… этакое.

Мама в этом месте врезалась со своим (ахматовским) комментарием.

Мама.

Мы ни единого удара

Не отклонили от себя.

И знаем, что в оценке поздней

Оправдан будет каждый час…

Но в мире нет людей бесслезней,

Надменнее и проще нас.

Я. Вот тут она была права. Патологическое неумение прощать. Это у нее чисто греческое в крови. Она ведь у меня из Анапы. Бабушка моя, повторяю, русская — Александра Даниловна Губанова, — в далеком 1910 году принесла ребенка 5 апреля от красивого грека по имени Михайло Котопуло, и назвала ту девочку Лидией, и стала расти Лида в безотцовщине, ибо скоро после рождения красивый грек Михайло сгинул навсегда — куда бедному податься от войн и революций? — да в Грецию, куда ж еще?

Там и простыл след моего деда, которого я ни в глаза не видел, ни на фотокарточке.

А мама… что мама?.. Подросла, сделалась красавицей, засмотреться можно!..

И засматривались.