class="p1">В зале было много народу, и Уго не мог отыскать Берната, пока тот своей тяжелой рукой не хлопнул его по спине. Виноделу хватило времени, чтобы различить сочувствие в глазах человечка, прежде чем Бернат схватил старого друга, обнял его и сердечно расцеловал.

– Уго, друг, как твои дела? От тебя не было никаких новостей, я уже думал, что ты умер. Почему ты не давал о себе знать?

Бернат проводил его в другой зал, примыкавший к Большому, – тоже просторный, хоть и поменьше, с единственной аркой посередине. Он был пуст.

– Расскажи о себе! – попросил Бернат. – Габриэл Мунтсо мне говорил…

– Как он поживает? – перебил его Уго, вспомнив посланника, который приносил ему деньги.

– Он умер, – ответил Бернат. – Мунтсо говорил, ты посвятил себя виноградникам и дела твои идут хорошо. Ты все еще этим занимаешься?

– Нет, у меня больше нет виноградников.

– Ну хорошо, хорошо, – прервал его адмирал и обнял, приглашая к прогулке по залу. Уго наконец понял, отчего его уродливый провожатый так суетился, – ему, вероятно, приходилось вечно поспевать за своим господином. – У тебя есть семья, дети?

– У меня есть дочь.

– Был бы рад познакомиться с ней. Я всегда был тебе благодарен – и, не сомневайся, отплачу тебе сполна. Отныне ваша судьба круто изменится.

Уго посмотрел Бернату в глаза. Эти слова не были сродни пустым обещаниям, которые щедро раздавал граф Уржельский, – сам адмирал королевского флота заверил его, что не поскупится. Уго подумал, что скажет об этом Мерсе…

– Герао говорил о похоронах матери. – Голос Берната прервал его мысли. – Теперь расскажи ты.

Они ходили по залу: Бернат молчал, Уго едва не шатался под тяжестью его руки. Тем не менее он рассказал Бернату о Мар, евреях, бастайшах и похоронах на кладбище у церкви Святой Марии у Моря.

– А что с деньгами для Святой Марии?

Вопрос, заданный после еще одной минуты безмолвия, застал Уго врасплох. Он уже успел позабыть об этих деньгах.

– С дозволения короля, – продолжил Бернат, – в ближайшее воскресенье я намерен посетить мессу в соборе Святой Марии, и мне хотелось бы узнать…

– У меня их… украли, – нерешительно произнес Уго.

Бернат впервые остановился.

– Их украл сбежавший раб, – уточнил Уго. – Он утащил и твои деньги, и мои.

Бернат молчал.

– Я в самом деле отслужил много месс за твоих родителей и за тебя. Стоило немалых усилий убедить священника и тебя упомянуть, ради этого пришлось использовать остальные деньги, которые ты прислал. Говорили, что, коль скоро ты корсар и враг Каталонии…

– Почему ты ничего не сказал Мунтсо? – Бернат произнес эти слова так резко, что эхо грозно разнеслось по всей комнате. – Ведь это была первая посылка. Потом вы виделись еще не раз.

Уго вспомнил слухи и истории, описывавшие Берната как жестокого корсара. Мунтсо боялся ему перечить. И теперь, когда на месте посыльного оказался Уго, он в полной мере почувствовал твердость и холодность Берната.

– Я собирался их вернуть, – сказал он, хотя сейчас, вспоминая те дни, он понял, что никогда толком и не думал об этой краже.

– И что же тебе помешало? – спросил Бернат.

– Я не сумел, а потом подумал… Не знаю… Не знаю, о чем я подумал. Мне жаль.

Уго ощутил, что рука Берната на его плече становится тяжелее. Адмирал напрягся, посуровел.

– Значит, у тебя больше нет виноградников? – спросил Бернат, и они с Уго зашли на новый круг. – Но если ты их лишился…

– Я все еще занимаюсь вином, но виноградников больше нет.

Они молча ходили по залу. Нет, он не скажет, ни за что не сможет сказать Бернату, что работает на Пуча! Услышав, как грозно звучал голос адмирала, когда тот узнал о деньгах для Святой Марии, он этого не откроет ему ни за что на свете. Рука Берната все еще лежала на плече Уго и была тяжелой… слишком тяжелой. Без сомнений, Бернат в конечном итоге узнает о его отношениях с Рожером Пучем, но пока Уго не был готов признаться.

– Я торгую вином. – сказал он. – И служил виночерпием у короля Мартина…

– Когда?

Уго пожал плечами, словно это не имело никакого значения.

– Когда он женился на Маргариде де Прадес, – ответил он. Бернат неопределенно хмыкнул. – А еще я был виночерпием в госпитале Санта-Крус.

– Это там были сумасшедшие, ряженные солдатами? Весьма мило, – ухмыльнулся Бернат, но улыбка казалась вымученной. – Из всего, что ты сказал, меня удивляет только то, что один из семейства Пуч – из тех, кто убил моего отца, тот самый, кто жестоко тебя избил, помнишь?.. – Уго вздрогнул. В голосе Берната слышалась не угроза, но обвинение. – Помнишь-помнишь, – продолжал Бернат, невзирая на молчание Уго. – Тот, что выгнал тебя с верфи. Так вот, этот льстивый сукин сын намедни предложил Фердинанду услуги своего виночерпия. И сказал, что тот же самый виночерпий служил у короля Мартина.

Они ходили, не замедляя шага. Бернат, должно быть, почувствовал его дрожь, подумал Уго, и страх усилился. Бернат не мог не заметить.

– Этот чертов сукин сын уверяет, – сказал адмирал, повысив голос, – что его виночерпий раздобыл прекрасное вино, которое подавали как раз на свадьбе короля Мартина и Маргариды.

Уго молчал.

– Какое совпадение, да? – сказал Бернат.

Они остановились почти в центре комнаты, под аркой. Уго опустил глаза. Бернат испытующе на него глядел. Молчание было красноречивым ответом.

– И ты его не убил?! – воскликнул он.

– Нет.

Бернат отошел от него, и Уго развел руками:

– За что я должен был его убивать?

– За меня! – взревел Бернат и ударил винодела по лицу с такой силой, что тот рухнул на пол. – Если бы мы были в море, – гремел Бернат; вены на его шее вздулись, лицо побагровело, – я бы подвесил тебя за яйца как можно выше над палубой, а затем бросил твое гнусное тело за борт и скормил его рыбам. Тебя не спасла бы даже память о моих родителях! Твое счастье, что ты сейчас находишься во дворце короля, под его защитой.

Уго встал и сделал шаг назад, ощупывая щеку.

– Я не убийца, – защищался он.

– Ты трус!

Уго посмотрел на того, кого считал своим другом, – и не узнал в этом гневном, пылающем злостью варваре прежнего товарища. Перед ним стоял корсар, способный зверски убить целую команду моряков. Несомненно, за эти годы Бернат научился отвергать слабость и милосердие. Он действовал и реагировал порывисто, целиком полагаясь на интуицию. «Нерешительность потопила много кораблей и погубила сотни экипажей», – говорил Бернат, когда его помыслы омрачала тень сомнения. Требовалась мгновенная решимость, чтобы не раздумывая безжалостно уничтожать все, что