Этот пешеходный, узенький, почти стометровый и уютный переулок с только возможной здесь практически пристенной зеленью, представлял собой словно небольшой и тихий, затерявшийся островок какого-то потерянного мира, находящегося практически в середине секс-шопов и других пип-шоу в районе утопающего в тени платанов бульвара Клиши и площади Пигаль.

Жители этого небольшого кусочка Парижского Рая из-за нехватки пространства издавна культивировали на своей территории красоту зелени, настенной плитки и других декоративных украшений из фаянса.

Этот поднимающийся на север в гору тупик «Городок полудня» был также знаменит и исторически известными банями.

– «Да-а! Твой дед выбрал очень уютное и красивое место! Мне очень нравится!» – поделилась с мужем Александра во время посещения их квартиры.

– «Так это не он выбирал, как рассказывал папа. Квартиру в этом укромном уголке деду подарил ЦК французской компартии! Согласись, здесь сразу заметишь слежку за собой?!» – не без гордости объяснил жене Даниил.

– «Да, уж!» – согласилась она.

– «А за какие, такие подвиги ему вдруг подарили эту квартиру?» – тут же удивлённо переспросила Александра.

– «Точно уже и не помню. Но, как рассказывал папа, дед был как бы идеологическим связным, как бы посредником между в ту пору ВКПБ и французской компартией. Он очень много вёл разговоров и обсуждений различных вопросов с её руководством, и каких-то там уговоров и переговоров. Он даже одно время каким-то образом представлял интересы французских коммунистов в Москве, или наоборот? Точно и не помню».

– А-а-а!» – будто бы всё поняла жена.

А по возвращении домой в своём разговоре с отцом Данила изложил ему и свои личные впечатления об их парижской квартире и поделился мыслями по поводу возможной перспективы её использования.

Но пока для Платона это представлялось каким-то очень далёким. Более близкими для него, как всегда, были пока заботы дачные. В сезонных работах на ней и в зубопротезировании началось для него очередное лето.

Июнь начался по-доброму хорошей погодой.

– «Добрый день!» – сообщил новость, входящий в офис, чуть шепелявящий Платон.

Но в ответ – тишина.

Будто я в лесу? Лишь слышен, как будто шелест листьев, шёпот сплетничающих, дурно воспитанных моих сослуживцев! – понял он.

Основной новостью на работе теперь стала очередная замена Надеждой Сергеевной своих зоологических пристрастий с голубей на теперь изящную, хотя и беременную, необыкновенно буро-рыжей окраски кошку.

Та объявилась совершенно неожиданно, запрыгнув в утром открывшуюся форточку офиса Надежды.

Хозяйка накормила пришелицу, которая оказалась ручной, уверенной в себе и весьма знатного происхождения, о чём свидетельствовал и дорогой ошейник. А та, довольно урча, расположилась рядом с нею на коврике.

Платон по обыкновению окрестил новую пришелицу Маней. А та почему-то сразу откликнулась на это новое имя.

Дни шли, но хозяин кошки так и не объявлялся. Та же регулярно днём приходила в гости к Надеже получить от неё корм, понежиться и отоспаться.

Лишь позже выяснилось, что кошка запрыгнула во двор института с высокой стены Индийского посольства и принадлежала лично послу Индии Аджаю Молхотре.

Вскоре она на время пропала. Однако через несколько дней после родов объявилась вновь.

Поначалу Маня принесла в офис своего рыжего, очень симпатичного котёнка. Платон и Надежда, рассмотрев его, в один голос заключили:

– «А умный какой!».

– «А с чего Вы решили?» – удивился Алексей.

– «А у него взгляд какой…» – начала объяснять Надежда.

– «Не то, что у Гаврилыча!» – закончил Платон.

– «Ха-ха! Понятно!» – согласился коллега.

Пока думали, куда пристроить первого, Маня принесла и второго.

На следующее утро котят оказалось четверо, о чём с радостью, своим находящимся на задании коллегам, по телефону поведала Надежда.

Но к их приезду за шкафом обнаружили ещё двоих. Котята были просто очаровательны, потому для них быстро нашли хозяев. И в течение недели все они были разобраны, в том числе некоторые из них уехали даже в Нижегородскую область в Чкаловск.

Вскоре Платон вывез на дачу и своих кошек.

Но и тут не обошлось без приключений, вернее неожиданных склок.

Из пяти пассажиров, за время пути на дачу попеременно сидевших вместе с Платоном в самом крайнем, у входной двери вагона электрички, купе – трое оказались простолюдинами, зловредными и невоспитанными людишками. И только один грузный мужчина рядом с Платоном, всю дорогу сопевший в окошко, молчал.

Когда на станции «Выхино» Платон только ещё вошёл в вагон с рюкзаком за спиной и с двумя на плечах сумками с кошками, то сразу решил сесть у двери, не мешая другим пассажирам почти полностью заполненного вагона.

Но не тут-то было! Мужчина лет за сорок отказался подвинуться, тем более пересесть на другое место.

А на замечание Платона, что тот мог бы уважить деда и пустить его с кошками на эти места, мужчина неожиданно распалился:

– «Да какой ты дед?! Мне вот уже пятьдесят, а тебе-то сколько?!».

– «Шестьдесят два!».

– «Ха-ха! А выглядишь на восемьдесят!» – съязвил тот, оскорбляя оппонента.

– «Ну, вот, видишь? Я же говорил тебе, что я дед! Сам же и признал! А я ведь тебе и в отцы и в деды гожусь! И не надо только мне тыкать! Я ведь твою маму не имел, а ты мне тычешь!?» – нашёлся тот с вполне достойным и к месту ответом.

От такого красноречия соперника мужчина вдруг осекся и замолчал.

– «А ты выглядишь на сорок. Хорошо сохранился! Так что я правильно сказал!» – якобы высказал ему комплимент Платон.

Мужчина, явно отягощённый базедовой болезнью, затих, прикрыл глаза и попытался успокоиться. Однако, обильно выступивший на его лице пот, выдал его вынужденное волнение. Поэтому дальше ехали уже молча.

Мужик погорячился и неудачно выбрал против меня оружие, которым ему самому владеть-то опасно! – решил про себя инженер человеческих душ.

В Люберцах, оберегающий своё здоровье, мужчина и толстяк вышли.

Зато вошли другие пассажиры. Молодая женщина спросила Платона, можно ли ей сесть напротив. Тот подтвердил своё согласие, переставив сумку с Мусей на освободившееся от толстяка рядом место у окна, где уже стояла сумка с Тихоном.

Та села напротив, но передвинувшись к окну.